Несмотря на острое желание убраться отсюда поскорее, все же осматриваю и остальные постройки. Увы, в тех развалюхах нет ничего интересного. Разве что сгнили они куда сильнее. И никаких следов ночных гостей.

А когда прохожу по той стороне пустоши, что ближе к лесу, что-то внутри меня словно ухает глубоко вниз — среди травы виднеются ямы с обсыпавшимися краями. Длиной и глубиной в рост человека. И ширина соответствующая. Ямы тянутся длинными неровными рядами, и разрывов в этих рядах нет. Словно кто-то зачем-то выкопал всех покойников на кладбище. Причем, как и с деревней, это сделано с максимальной аккуратностью — никаких костей и черепов вокруг, никаких надмогильных камней, даже расколотых. Заглядываю в несколько крайних ям — пусто. Только следы от луж на дне. Обычных дождевых луж. Все же, кому понадобилось переселять еще и мертвецов?

Возвращаюсь к постройке, в которой ночевал, и захожу внутрь. Пытаясь понять, почему ночной гость не смог ворваться, машинально провожу рукой по стене, задеваю раму окошка под потолком… И вдруг цепляюсь за что-то. Это «что-то» при ближайшем рассмотрении оказывается гвоздиком. Серебряным. Я бросаюсь шарить по стенам — и нахожу такие же гвозди у каждого окошка, а у двери их и вовсе было четыре — в каждом углу дверного косяка. Это от кого же такие обереги?

Осторожно втыкаю гвоздик на место, медленно выхожу наружу, аккуратно, даже очень аккуратно прикрываю дверь, поворачиваю щеколду… и вижу лежащую на земле прямо перед входом маленькую бляшку, похожую на пуговицу, разве что без дырочек, из все того же серебра. Вот только какая-то она оплавленная, что ли. Судя по всему, этот оберег был воткнут в балку под крышей прямо над дверью. И выпал, когда ночной гость пытался дверь высадить. Причем выпал прямо ему на… загривок. И это, помнится, очень ему не понравилось. Очень. Покатав ее в пальцах и так ничего и не ощутив, вставляю бляшку обратно — может, кому еще пригодится.

Забросив мешок на плечо, расправляю складку на нагрудном кармане и вдруг понимаю, что под тканью что-то есть. Сунув руку в казавшийся пустым карман, нахожу за складкой узкую серую полоску. На ней два коротких слова. Имя. Но чье оно? Кого-то, кого я должен найти? Или кого должен опасаться? Или мое собственное? Ладно, потом. Все равно я сейчас не знаю, что мне с ним делать.

Едва я вхожу в ритм, как через тигу тракт обрывается. Только что казался бесконечным — и вдруг закончился. Я даже не сразу поверил глазам, когда увидел это. И вот с трех сторон от меня лежит широченное серо-зеленое одеяло, густо утыканное одинокими деревцами или небольшими рощицами. Надо же. И тут тупик. Но не возвращаться же. А что это за темная фиговина, похожая на огромный камень, виднеется впереди? Вроде недалеко. Полтиги, от силы. Ладно, мне все равно в ту сторону. Не возвращаться же.

На полпути к валуну оборачиваюсь — и не вижу позади ничего, кроме колышущейся травы. Ни заброшенного тракта, ни почерневших от времени построек на пустоши. Словно кто-то снова пытается мне сказать, что обратного пути нет. Подхожу к камню. Грубо вытесанный куб высотой в три моих роста. Обхожу его — и замираю в изумлении. Прямо передо мной лежит тракт, живой брат-близнец оставшегося позади тракта-мертвеца. Причем как раз у валуна он, ползущий с юга, делает резкий поворот на запад. Словно стремится подальше обойти места, ставшие неуютными…

На южной грани каменного куба красуется большая белая стрела, указывающая на запад. Кривые буквы над стрелой складываются в надпись «Ларинья». С западной стороны такая же стрела, сопровождаемая словом «Сентера», смотрит на юг.

Ларинья и Сентера. Две провинции на Среднем Севере империи. Я вздрагиваю. Сколько еще вот таких осколков всплывет из тумана?

И куда теперь? На юг или на запад? Прямо или направо? Если свернуть направо… Наверное, по тракту можно добраться до Сонейты без особых приключений. Но надо ли мне туда? Достаю из кошелька монетку. Подбрасываю. Орел. Значит, на юг. А краска на камне довольно свежая. Еще нигде не обсыпалась.

К вечеру третьего дня после валуна-указателя лес по обе стороны ужимается до узкой зеленой полоски у среза горизонта, порой и вовсе пропадая из виду — благодаря бесчисленным холмам и холмикам. Еще трижды встречаю что-то похожее на остатки брошенных поселений. Все три раза днем, так что ночевать там не пришлось.

Дорога тем временем переваливает через очередной холм и спускается к реке — куда более широкой, чем виденные ранее. И мост здесь тоже основательнее и длиннее. Более того, за ним дорога раздваивается.

И прямо у развилки торчит самый настоящий постоялый двор! Капитальное двухэтажное строение с не менее основательным забором. Вряд ли это пристанище какой-нибудь нечисти. В видимых над оградой окнах второго этажа уже горит свет, из печных труб сочатся струйки дыма. Вот только пока приближаюсь к воротам, надо успеть сочинить себе легенду, чтобы меня пустили внутрь сейчас… и не выгнали потом.

Задача не из простых. Врать кому-то, не зная, что он знает — порой чрезвычайно опасное развлечение… Впрочем, а с чего я взял, что ко мне будут приставать с расспросами? Мне нужны ночлег и ужин, деньги у меня есть, разговорчивостью не страдаю… Что странного-то? Подумаешь, пешком пришел.

Окрестности постоялого двора выглядят… скажем так, мрачновато. Оградой в три человеческих роста охранные мероприятия не ограничиваются. Вокруг забора шагов на триста трава отсутствует. Просто темно-серое пространство, покрытое комьями земли. Вдобавок по краю мертвого поля идет ров, шириной шагов десять, замкнутый в кольцо и наполовину заполненный мутной водой. От тракта ограду отделяют те же триста шагов лишенной растительности земли и еще один мост, перекинутый через ров. От моста до самых ворот выложена каменными плитами подъездная дорога. Интересно, от чего они так страхуются?

Подхожу к воротам. Здесь неизвестный архитектор тоже проявил свою мрачную фантазию — ворота не просто вделаны в забор. По обе стороны от них из ограды выступают башенки с бойницами наверху — и вдоль ограды можно стрелять, и в того, кто ломится в ворота со злым умыслом. Можно подумать, это крепость, а не постоялый двор.

Тем не менее, это именно то, о чем я подумал. Над воротами виднеется не лишенная изящества кованая вывеска с надписью витиевато закрученными буквами, которые складываются в простую и понятную надпись «У РЫЖЕГО МЕДВЕДЯ». Крепости так не украшают.

Вдруг откуда-то сбоку раздается приглушенный голос:

— Чего стоишь? Забыл, как в дверь стучат? Имей в виду, не войдешь до захода солнца — ночевать будешь за оградой. Если денег мало, так во дворе и бесплатно можно до утра переждать. На соломе, правда, да не в поле. За воду тоже денег не берем. Чай, не… — он добавляет какое-то слово, которого я не разбираю, понимая все же, что речь о каких-то совсем уж недостойных представителях рода человеческого. А может, и не человеческого. — Так что, будешь заходить? Если нет, то проваливай. Недосуг мне с тобой лясы точить.

Я невольно хмыкаю. Надо же.

— Зайду, если откроете.

Что-то заскрипело, но ворота не шелохнулись — вместо них открылась маленькая дверца в правой башенке.