и твоего отца, и твоих братьев, одного за другим, как ты убил моего дядю и брата!

И ринулся вперед.

Вообще-то такое поведение являлось нарушением дуэльного кодекса: секунданты не объявили о начале поединка. Но Рему было наплевать: он устремился навстречу рыцарю, и в нужный момент прыгнул, нанося удар обеими ногами в щит врагу. ДАНГ! Закованый в броню юноша не удержал равновесия и рухнул на камни моста. Зрители хором ахнули.

— Видит Бог, я не желал зла дю Жоанарам, но — вы напали на меня! — Рем крутанул меч и шестопер в руках. — Я не убил вас, хотя вы были в моей власти — но вы заговорили о кровной мести. Я не видел вашего замка ни разу в жизни — а вы уже успели осадить мой родной дом. Не просите меня более о милосердии!

Молодому Аркану самому было смешно от уровня драматизма, который лился из его рта. Но, как говаривал Децим — «ситуация располагала». Нужно было тянуть время! А потому, баннерет дождался, пока дю Жоанар встанет, и атаковал, нанося удары мечом и шестопером — поочередно. Нет, он не был обоеруким воином, но лупить увесистой железной палицей по щиту врага — тут много умения не требовалось. Четверть часа он точно сможет играть в эти игры — дыхания и крепости мускулов хватит!

Грохот стоял такой, как будто на мосту открылся филиал аскеронского цеха жестянщиков. Рем крутил пируэты, вертел восьмерки и спирали клинком, сбивая врага с толку, и бил, бил шестопером, не давая Мишелю продыха. Аркан пользовался тем, что травмы, полученные во время пленения и бессонная ночь в лагере ортодоксов пошатнули организм этого силача, и выматывал его, отскакивая и уворачиваясь от редких выпадов оптимата.

Сам-то баннерет умудрился поспать до самого утра, отлично поужинать и плотно позавтракать, и не плелся со скованными ногами за лошадью несколько верст. Так что — в другой день Мишель дю Жоанар может и смог бы одолеть Аркана Буревестника, но — не сегодня! Несправедливо? О, да! Но Аркан и не думал о справедливости.

Заполошные крики и медные голоса горнов над воротами раздались неожиданно — когда нижняя кромка багрового солнечного диска едва-едва коснулась поверхности моря.

— Измена! Измена! — орали на стенах. — Нападение!

И он, черт побери, сделал это! Мишель дю Жоанар просто взял — и обернулся! Обернулся посмотреть — о чем же таком орут люди из замка. И закономерно получил шестопером под коленку и рукоятью меча — в самую Т-образную смотровую щель шлема. Хрустнуло так, что у Аркана засвербели зубы. Рему понадобился еще один удар — шестопером по голове, чтобы опрокинуть своего врага навзничь.

— Бар-ра!!! — заорал он и указал мечом в сторону всё еще открытых ворот цитадели, где толпились в панике зеваки, тщетно пытаясь протиснуться между фургонами с зерном, которые волей будущего маркиза придержали на мосту до завершения дуэли.

Три десятка всадников, возглавляемые сержантами Шарлем и Луи, ринулись от леса к мосту. Патрик Доэрти, Эдгар Дю Валье и Скавр Цирюльник с отборными воинами-тарвальцами были уже тут — подле своего господина, прикрывая его щитами и сопровождая в сумасшедшей атаке на ворота. Почему это стало возможным?

Потому что ортодоксы, сколотив из сосновых стволов лестницы, наконец-то дотащили их до кромки леса, и устремились на штурм одновременно, с двух сторон, как раз в тот момент, когда закатное солнце готово было закатиться за горизонт. Атаке подверглись самые дальние от ворот участки стены. Воины в кожаных доспехах и шапелях тащили на спинах вязанки хвороста и длинные лестницы преодолели открытое пространство, забросали ров и полезли вверх, пользуясь тем, что большая часть гарнизона сгрудилась на барбакане, наблюдая за ходом дуэли.

Если бы среди воинов дю Жоанаров было больше опытных латников… Если бы Виктор не погиб, и вместо леди Амалии и леди Жаклин обороной руководил мужчина — хотя бы тот же дю Легрос, который подбадривал своего старшего сына воинственными криками на мосту… Если бы, если бы!

* * *

Сеча в воротах была страшной. Дю Легрос всё-таки сумел сплотить вокруг себя несколько юных воинов и замковых стражников, чтобы дать отпор ортодоксам и аркановским дружинникам. Теснота, фургоны — всё это не позволяло опустить решетку и закрыть ворота, и при этом сводило на нет численное преимущество нападающих.

Увидев, что установилось шаткое равновесие, которое вот-вот могут переломить набегавшие из донжона воины-оптиматы, Рем оскалился: черт знает, как обстоят дела на стенах, они должны выбить врага из ворот прямо сейчас!

— Хо-о-оп!!! — заорал он.

Дружинники — те самые, из ребят Оливьера, которые помнили еще ужасы красного корабля, и другие — перенявшие опыт у старших товарищей, синхронно шагнули вперед, толкнули щитами в едином порыве и выдохнули:

— Давай-давай!

— Хоп! — снова шаг, и снова удар щитов, сбивающий с ног, ошеломляющий…

Короткие колющие выпады фальчионами и мечами, и слитный рёв:

— Давай-давай!!!

— Хоп! — Рем сменил шестопер на трофейный щит, и теперь толкал в одном порыве с соратниками.

Когда свод воротной арки закончился и впереди замаячил внутренний дворик замка, Эдгар дю Валье, прикрывавший тыл и приканчивавший вражеских подранков, выкрикнул:

— Ступеньку!

Аркан понял его без лишних слов, выдохнул:

— Смена! — и убедившись что его место в строю занял Шимус — один из неугомонных южан-орра, встал на одно колено и хлопнул себя по плечу латной перчаткой: — Давай, Эдгар!

Дю Валье разбежался настолько, насколько позволяло тесное пространство под барбаканом, и с силой оттолкнулся от подставленного Ремом плеча и взмыл ласточкой в воздух, преодолевая линию сражающихся. Сделав сальто в полете, рыцарь-ренегат едва коснувшись ногами каменных плит замкового двора, закрутился среди обороняющихся стальным вихрем у самой земли, подрубая ноги и создавая целую просеку в рядах воинов марки.

В брешь кинулись ортодоксы, сражение превратилось в свалку, и чаша весов склонилась в сторону более многочисленных и свежих воинов Аркана. Вырвавшись на простор двора, Рем огляделся — на башнях замка трепетали черные знамена с красным черепом, из бойниц выбрасывали тела в коттах цветов дю Жоанара.

— Подлец! О, подлец! — на каменных плитах лежал дю Легрос, и изо рта его текла кровь. — Ненавижу…

— Припомни, Господи, сынам Едомовым день Иерусалима, когда они говорили: «разрушайте, разрушайте до основания его!» — Рем не знал, кто такой Едом, и слыхал о Иерусалиме только в прежних легендах, но здесь, на поле битвы, в отблесках разгорающегося пламени твердыни дю Жоанаров, эти слова из Писания пришли ему на ум сами собой. — Вы сами выбрали такую судьбу, обратив своё оружие против Арканов и приступив к нашему замку вместе с дю Массакром!

«Кровная месть» — эти слова были произнесены не им. Не он начал вендетту… А закончить ее можно было только одним способом: убить всех, кто может обнажить оружие против его отца, братьев, сестры. А значит…

— Отправляйся в ад, дю Легрос! — сказал Рем устало и с размаху воткнул клинок под забрало рыцарю.

Донжон пал спустя четверть часа — у него просто не осталось защитников.

III

Игры кончились — к бывшей резиденции маркизов дю Жоанаров, которая, как оказалось, носила поэтичное название «Цитадель Чайки», маршировала армия коннетабля Бриана дю Грифона.

Стальная змея, состоящая из людей, лошадей, доспехов, клинков и знамен вилась по лесной дороге, постепенно взбираясь по пологому склону холма к замку. Аркан прикинул, что армия коннетабля состояла никак не меньше, чем из пяти или семи тысяч воинов. Бок о бок двигались герцогская гвардия и так называемые «вассалы короны», нетитулованные имперские рыцари-башелье, которые получали свои наделы за военную службу, присягая только и исключительно Императору.

Последние три десятка лет Императоров в Кесарии попросту не было, и башелье предложили свои услуги местным правителям, клянясь в верности не конкретному человеку, а скипетру — княжескому, герцогскому… Теперь их следовало называть не «вассалами короны», а «вассалами скипетра». На взгляд Рема это было несусветной глупостью: а если скипетр возьмет больной ублюдок типа дю Массакра и прикажет сжигать деревни с жителями или мучить маленьких детей?

Так или иначе — местоблюстителем герцогского престола по обычаю всегда был коннетабль, так что и армия подчинялась ему. Кроме герцогских сил, дю Грифон вел с собой и личную дружину — знамена с его эмблемами в виде мифического полуорла-полульва, виднелись в самом авангарде. Гремящей и пылящей колонной войско приближалась к взятому несколько дней назад замку дю Жоанаров. Его, Рема Тиберия Аркана Буревестника,