и пригласила танцевать, и он, никогда не танцевавший, стал неуклюже перебирать ногами и хлопать в такт музыке. Аня не открывала глаз и улыбалась. И Корнею казалось, что она улыбается ему.

Вполглаза потом играли в монополию. Один молодой человек, обнявши Аскука, зазывал достать «Твистер», но его затею так никто и не поддержал. Музыка играла всё тише и тише, люди начали расходиться по двое. А муха, то появлявшаяся, то исчезавшая в кумаре, всё-таки исчезла бесповоротно. Развалившийся головной убор Аскука был передан в знак доброй воли деве, на которую Аскук весь вечер бросал горячие взоры. Отпрявши от молодого человека с «Твистером», Аскук приобнимал эту деву и, мирно засыпая, потягивал свою трубку мира.

– Я пойду, наверное, уже, – сказала Аня. – Час мой сильно растянулся, и если об этом узнают, то мне здесь больше не работать.

– Я вас провожу?

– Это очень мило, давайте.

Они вышли из кухни. Аня шла чуть впереди, пошатываясь: «Мне осталось до конца смены часик, а потом домой. Или здесь останусь спать. В тридцать шестой никого не заселили пока». Корней хотел спросить что-то, но передумал, и Аня это заметила.

– Вы, наверное, устали, – вымолвил всё-таки Корней.

– Да, пожалуй, – вежливо ответила она.

– Спасибо за вечер. И вообще, спасибо.

– Доброй вам ночи, Корней.

«А может, всё-таки получится?», – с надеждой спросил себя Корней, ложась в кровать. На окне показалась муха. Корней кивнул ей приветственно.

***

Тебе многое мерещится. Вот, мерещилась мама. Она стояла в дверях и пересчитывала деньги. Там же, где стояла эта девушка в проёме. Ты боялся приближаться к маме, чтобы не испугать. Ты не хотел её расстраивать?

Ты просто хотел выйти попить воды, умыться, вытереть лицо, вернуться комнату, остаться в комнате, чтобы не совершать ошибок.

Ты посмотрел на дверь, вдруг мама опять появится, но не появилась. Нежной, доброй, но которой страшно рассказать, что творится там, внутри, ей незачем знать, не надо, никому лучше не рассказывать, не подавать виду. Но она там стояла, считала твои деньги! Зачем она это делала? Мама!

Надо перестать думать. Какая ещё мама здесь? Она там, с Полиной и… Боже мой, и это действительно сделал всё ты. Что наворотил-то! Ладно, хватит. Сосредоточься на не думании.

***

12:49. В дверь постучали. Перед Корнеем стоял восторженный парень.

– День прекрасный! – воскликнул он и полез обниматься, – Корнейка, неужели решился-таки!

– Откуда ты здесь? – трепыхаясь в объятиях, спросил Корней.

– Ты же мне сам вчера ночью позвонил. Забыл, что ли? Али в пьянстве памятью потерялся насовсем?

– Идут тебе бакенбарды, Веня, – вырвавшись из объятий друга, тихо заметил Корней.

– По-пушкински хочу. Чай в Питере живём.

– Ну да, так ты хоть не выглядишь на шестнадцать.

– Ой, мне вечно будет шестнадцать!

Веня вошёл в комнату, огляделся.

– Не прибрано тут у тебя. По-холостяцки, – он достал из своего рюкзака колу и виски. – Посуда есть?

Корней показал на подоконник с нестройным рядом кружек – в каждой по чуть-чуть оставалось воды. Веня подошёл к окну, открыл его, вылил из двух кружек воду, понюхал их и налил сначала виски, а потом колу.

– Ты здесь случаем не ради прелюбодеяния случайного, а? – спросил Веня, подавая стакан другу. – У вас там на ресепшене сейчас сидит одна – мила, красна… умна, наверно. А ещё, когда меня к тебе провожала, раскраснелась вся и филигранно так навела у меня справочку, кто таков тебе буду. Прелестная, в общем.

– Я не заметил.

– Ах, какой ты, право, Мюнхгаузен! Но только у тебя врать не получается.

После третьей кружки виски с колой Корней уже улыбкой отвечал на витиеватые речи Вени, а на предложение пойти выпить в Эрмитаж, ответил утвердительно-радостно.

– Возьмём за углом ещё бутыль, – планировал Веня, – нальём этого благородного напитку в тару из-под колы. У меня в рюкзаке двойное дно – пронесём тишайше.

Так и порешили. Вышли из комнаты. Корней прошёл мимо Ани, кивнул ей и быстро прошёл мимо, чувствуя затылком, как Аня улыбается ему вслед.

– А ведь верно, она тебя нравится? – Веня посмотрел на друга испытующе. – То-то сермяжишься.

– Дай выпить.

– Пожалуйста.

– Мы на метро поедем?

Веня смолчал. Повернули направо, потом ещё направо, заскочили в шаурмичную-магазин, купили ещё виски и прямо в магазине перелили его в бутылку с остатками колы. Отправились в путь, на Эрмитаж.

– Это тебе не Москва, Корнейка. Здесь почти до всего с полчаса пешим ходом, – сообщил Веня. – Особенно нашим-то, московским ходом. Ты хлебай, хлебай лучше, больше.

Тяжёлое свинцовое небо, приговорённое к вечной хмурости, словно ситце, напитываясь светом, пропускало солнечные лучи. Корню захотелось дышать, отдрожать всей дрожью, что накопилась за семь лет катаний на учёбу, работу, с работы на свидание. Может, вселенная всё-таки даёт второй шанс? Может, ты ещё многое, может, ещё и хорошее можешь?.. Веня превратился в собаку-поводыря, за которым следовал ослеплённый Корней.

– Забери у меня бутылку, а то я вс-с-сю вы-ы-ыпью, – спотыкался Корней.

У касс в Эрмитаже спокойно-строгая женщина в очках с золотистой оправой, подававшая билеты, сказала молодым людям:

– Лучше бы вы с таким амбре, молодые люди, шли гулять куда подальше.

– Мы пьяны искусством, мадмуазель, – лебезил Веня.

– Мадам.

– Для меня – навсегда мадмуазель. В надежде на продолжение наших отношений.

– Ступайте, – засмущалась женщина, – болтун.

Молодые люди отошли от касс и остановились у гардероба напротив большого зеркала.

– Корнейка, давай запечатлимся!

Корней попытался было увернуться от внезапного фотографирования, но Веня сделал всё очень быстро.

– Только не выкладывай никуда, – попросил Корней.

– Понимаю. Инкогнито.

Они зашли в галерею. Корнею давно хотелось здесь побывать. Снова. Он уже был в Эрмитаже однажды, но совсем ребёнком. Тогда он знал всего об одной картине – «Чёрном квадрате» Малевича. Очень ему хотелось посмотреть на эту картину, но мама привела его только к «Красному квадрату», висевшему в Русском музее. И разочарование, обидное до слёз, отозвалось горчинкой в его горле, и он немедленно выпил.

Корней попросил Веню отвести его к «Девятому валу», но Веня сказал, что и эта картина висит в Русском музее. «И снова не получается. И снова Русский музей во всём виноват», – заключил Корней, делая очередной глоток.

Они проходили зал за залом. Бутылка из-под колы пустела быстро, на третьем этаже она кончилась. Куда идут и что смотрят, Корнею было всё равно, он опять, забывшись, попросил отвести его к «Девятому валу».

– Да тут таких не водится, Корнюшон!

– А жаль, так жаль… я просто хотел узнать, ощущение похожее или не похожее, когда смотришь на него.

Идти тяжело. Нужно присесть. Корней очухался, когда Веня привёл его к