с вечеринки, бывший индеец Аскук. В чёрной водолазке и фиолетовом берете, он мазал лицо белилами.

– День уныл, и я простыл. Такие новости, Корней, – признался Аскук.

На то молодой человек ничего не ответил, но сел рядом.

– За пьянство меня уволили из театра, Корней, – добавил Аскук, скрывая пудрой свой красный нос.

На журнальном столике, расположившемся у дивана, стояли зеркальце и стакан с жидкостью карамельного цвета. На стенке стакана белел отпечаток губ. Докончив красить нос, Аскук опустошил стакан и крякнул. Корней заметил:

– Мне говорил один умный мужик, что величина души прямо пропорциональна глубине её падения.

– Тогда моя душа – величайшая! – с достоинством произнёс Аскук.

Корней повернулся к молодому человеку, поднял руку и, улыбаясь, постучал ладонью по его печальному керамическому лицу:

– Каждый из нас велик, но по-своему.

– Дай-то бог, – согласился Аскук, закрашивая веки чёрным. – Вот стану я клоуном, и никто никогда не заметит, что мой нос – красный. Я принял решение – ухожу в цирк.

– Здраво.

– Благодарю.

Аскук достал из-за спины бутылку, налил себе и спросил Корнея:

– Бушь?

– Не, я не могу. Я обещал не пить.

– Кому?

– Себе.

– Моё почтение. А я за тебя выпью. Ну, и за себя, конечно, тоже выпью.

Аскук немедленно выпил, а потом налил ещё и снова выпил:

– Так и не представился же я, да? Меня Андреем зовут.

Андрей пил и рассказывал, а Корней слушал: о тяжёлой судьбе актёра, который зарабатывает в театре три копейки, а в кино его не берут, и как это вообще-то сложно – вкладывать всего себя, но видеть полупустые залы в родном драматическом театре; о постоянных сомнениях в собственном даровании, ведь если бы был хорош, то обязательно бы взяли, точно бы уже и деньги появились, и признание. Надо сменить амплуа, надо пойти попробовать себя в другом, но в приближённом к актёрству. Вот Андрей-Аскук и решил устроиться клоуном, но клоунада – у него в театральном её только один семестр преподавали, но на экзамене он пятёрку получил, хотя даже и не ходил толком – работал курьером, деньги были нужны, на девочек… Но вдруг на самом деле работать клоуном – это его? Вот он у Ани выпросил основу для теней и на оставшиеся деньги купил белила с дагестанским коньяком.

– Но ничего. Вот денег скоплю чуть-чуть и уеду в Москву. Там-то уж всё и заиграет. Всё будет, – с надеждой подытожил Андрей и заплакал.

Корней посмотрел на часы, висевшие над кухонной плитой. Без пятнадцати три. Надо торопиться. Он сочувственно сказал Андрею «ну-ну», шлёпнул нелепо его по коленке и ушёл обратно в комнату собираться. Быстро накинул на себя куртку, напялил ботинки и побежал к Казанскому собору.

Ещё издалека он увидел Аню. Причёсанная, светлая, непривычно её видеть в сером пальто до колен, из-под которого выглядывают чёрные легинсы и кроссовки. Корней подбежал к ней:

– Прости, я опоздал.

– Нет, это просто я пришла вовремя.

– Ты знаешь, в Москве среднее время опозданий на встречи двенадцать минут, поэтому, извини, по инерции ещё в том ритме. Извини, пожалуйста.

Аня рассмеялась:

– Смешной ты, Корней, доверчивый. У тебя ещё минут пять есть, чтобы опоздать, так что молодец – пунктуален.

– Ну, спасибо.

– Ну, не за что. Ты ходил в Казанский?

– Нет.

– Тогда велкам.

Аня перед входом надела платок, и лицо её, нежное, округлилось, как солнце. Молодые люди зашли внутрь. Едва касаясь колонн, Аня медленно шла по залу и смотрела по сторонам заворожённо, словно в первый раз. Корнею не хотелось смотреть на богатое убранство собора, которое к тому же как будто давило на него, сжимало, несмотря на простор. Ему хотелось смотреть на Аню долго и незаметно, мечтая о том, что всё будет… и вдруг золочёные стены рухнули разом на голову Корнея, он чуть не упал, откуда-то появившийся незнакомец подхватил его и тревожно прошептал: «Эй, парень, ты чего?» Корнею стало так стыдно за свою беспомощность, за ватность своих ног, за то, что подумают, что он пьяный, что Аня подумает, если прямо сейчас посмотрит на него, увидит его таким, он собрал всю силу свою и в секунду выпрямился, встал твёрдо и сказал не своим голосом: «Да, всё в порядке, спасибо. Извините, просто голова закружилась». Хорошо, что Аня шла чуть поодаль. У Корнея пошла из носа кровь, он достал платок и начал вытираться, платок быстро напитался красным, но кровь всё-таки удалось остановить. Аня обернулась и подошла к Корнею:

– Ты в порядке?

– Да, всё хорошо. А что такое?

– Кровь.

– А, это. Такое у меня иногда бывает.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, я себя чувствую отлично.

– Ладно. Вот, возьми ещё влажную салфетку, а то платок совсем грязный. Пока давай выйдем.

И холод с моросью, вся эта желтизна чужого города, давившая на Корнея, когда он вышел с Аней из собора, отступили.

– Хочешь, мы можем вернуться, если ты себя плохо чувствуешь, – беспокоилась Аня.

– Нет, правда, мне нормально. Пойдём ещё куда-нибудь, пожалуйста. Я здесь ничего толком и не видел.

– Тогда давай попробуем подняться на Исаакия.

Корней кивнул. К следующей цели молодые люди пошли через Невский проспект, а затем завернули на Адмиралтейский. У перекрёстков Корней стоял и смотрел на людей: похожи они на московских или нет? Правда, что торопятся они медленнее, так же куда-то опаздывают вечно, или всё-таки враки рассказывают? Действительно ли настолько тут много модных, хипстеров этих в узких джинсах, с выбритыми висками и с кручёными усами, в очках без диоптрий с чёрной оправой? Но никаких отличий от московской толпы, дожидающейся зелёного цвета светофора, Корней выявить не смог.

– А давно у вас в хостеле живёт Андрей? – желая спросить что-то другое, спросил Корней.

– Давно. Где-то около года.

– И на что он живёт?

– Ходит по кабакам, стихи читает, собутыльников ищет. Ему везёт, кто-нибудь из сердобольных найдётся и даст ему тысчонку-другую. Ну, и халтуры всякие: на детских праздниках играть волков и Джеков Воробьёв – это его.

– Он же актёр. В театр вроде собирался.

– Целый год уже собирается. Так и не дошёл ни до одного.

– А сегодня он мне говорил, что хочет устроиться клоуном.

– Ему это не надо. Он знает, что его никуда не возьмут. Так, для видимости. Чтобы себя успокоить.

– А про поездку в Москву?

– И в Москву, к сожалению, он полгода собирается. Я ему несколько раз помогала: знакомила с чуваками из театралок, но дальше пьянки у него не заходит. Жаль, конечно, он ведь хороший парень, добрый.

Пришли. Исаакиевский собор, снизу вверх если смотреть –