об руку, Гарольд, — проговорил отец-наставник. — Это наущение дьявола, борись с ними.

Но какой искус плоти таился в том, что трое господ в дорогих плащах поверх кольчуг подстерегли на дороге купца с охраной, перерезали всех и забрали деньги? В чем был глубокий темный смысл этой извращенной фантазии, думал Гарольд — в тщете богатства или в насмешке над мирскими предосторожностями?

(Он не сразу догадался, что отец-наставник просто не понял, захотел увидеть в его откровениях более обыденный смысл.)

Через день богобоязненные крестьяне подобрали тело купца на дороге и подкинули в монастырь, отпевать. На теле не было ни единой нитки, и беднягу хотели похоронить как нищего. Гарольд один сказал: «У него есть семья в городе. Дочка и ее муж, они приглядывают за лавкой, когда он ездит с товаром. Пошлите за ними, они оплатят похороны, а пока его можно положить в подвале, там сейчас холодно».

Когда зять купца был найден и в самом деле привез в монастырь отличного сукна и пару бурдюков, наставник отозвал Гарольда к себе и, угощая вином, которого обычно послушникам не доставалось, долго выспрашивал.

В конце же сказал:

— От бога твои видения или от дьявола, Святая Церковь многое получит с того, что использует их, сынок.

— Но я не вижу по заказу! — возразил Гарольд. — Я не знаю имен! Я не всегда разбираю даже местность! Это… чаще всего крестьяне, воры, мастеровые или, я не уверен, отче, но, наверное, падшие женщины?..

— Мы будем молиться, мальчик мой, — проговорил наставник. — И наш Повелитель ниспошлет нам ясность. А пока вот что — разговариваешь ли ты во сне?

Гарольда отселили в отдельную келью, из которой его почти не выпускали, и дотошно расспрашивали, что он видит каждый день. А он видел многое: и развороченное брюхо нищей побирушки, забитой у храма двумя пьяными господами забавы ради; и мастера-кузнеца, которого два подмастерья, сговорившись, прижгли его же щипцами; и жену почтенного магистра-законника, что подливала белладонну своему мужу…

Через два месяца такой жизни Гарольд бежал из монастыря. Он обнаружил, что в дороге виденья слабели, притуплялись; и еще обнаружил, что видений тем меньше, чем меньше вокруг людей. Но тем сильнее видения били исподтишка — и Гарольда рвало на обочине дороги в Провансе, когда перед глазами встало обезображенное, размозженное о край очага лицо какой-то служанки с застывшим на нем смертным ужасом и отчаянием. «За что?» — шептал он, вытирая лицо краем рукава.

Ответа не было.

Глава 2. Вилланка

В доме на окраине Ипсвича не оказалось никого, кроме глухонемого слуги. Тот отдал Ризу карту, где чья-то рука отметила воском, во-первых, Лондон, а во-вторых, несколько точек по дороге на Эссекс, примерно в дневных переходах; Риз предположил, что там имеются деревни либо постоялые дворы — сам он никогда прежде этим трактом не ездил. На конюшне его ждала неплохая лошадь — хоть и излишне смирная на вкус Риза.

Риз догнал Грача уже вечером: тот не торопился, остановился в первом же селении на постоялом дворе. Хозяин почти сразу провел Риза в комнату наверху, где ужинали таинственный наниматель и его доверенный человек, тосканец с квадратным лицом.

Третьей тарелки, для Риза, не было, что неудивительно на постоялом дворе, но тосканец сразу же подвинул ему свою, приглашая разделить трапезу.

Повинуясь кивку Грача, тот присел за стол.

— Я спас юношу, ваша светлость, — начал Риз без преамбул. — Вот только он там был не один.

— Не один? — нахмурился его патрон. — То есть у нападавшего были подельники?

— Нет, нападавший как раз действовал в одиночку. Вор, может быть, даже разбойник, но в хладнокровного убийцу еще пока не превратился. Имел какие-то неприятности в Провансе, из-за которых и сбежал прямо сюда… Я потом еще навел справки: жертва атаки — сын богатого купца, но особой вражды ни он, ни его отец ни с кем не имеют. Нет причин думать, что кто-то нанял мальчишку для убийства.

— Очень хорошо, — кивнул Грач невозмутимо, будто ничего иного и не ожидал.

Риз скрипнул зубами, но сказал спокойно, даже с деланным почтением:

— Видите ли, сэр, там было два человека в голубых мантиях. И обе с цветочным узором.

Грач слегка поджал губы и подался вперед — Риз решил, что он и правда удивлен.

— Вот как, — медленно проговорил он. — И как же вы догадались, кто из них будет мишенью нападения?

— Я не догадался, — пожал плечами Риз. — Мне повезло: один из них вышел из церкви раньше другого.

— Надо же… А ведь такая редкая деталь! Определенно, я допустил оплошность.

— То есть вы все это подстроили, ваша светлость? — резко спросил Риз. — Что же это, вы проверяли меня?

— Проверял, да, но нападение я ни в коем случае не подстраивал, — качнул головой Грач.

— Но откуда вы о нем знали? Сперва я решил, оно было подготовлено. Кто-то сказал вашему доверенному слуге, вы обратились ко мне — простая цепочка, — Франко любил повторять, что по-настоящему ничего нельзя скрыть, тайное рано или поздно все равно становится явным. — Но если тот вор выбрал жертву случайно, и жертва эта также случайно оказалась достаточно спесива, чтобы попробовать схватить грабителя на месте и за то пострадать… Я не вижу, как вы могли бы предсказать это. Что же это, происки дьявола?

Тосканец бросил на Риза быстрый, опасный взгляд и положил руку на эфес меча. Риз же руки свои держал на столе, по-прежнему расслабленно. Он не видел тосканца в деле, но по тому, как тяжело тот ходил, мог заключить: у него было меньше учителей, чем у Риза. А хорошие учителя — это все, что решает исход схватки, когда ни у одного из вас нет кольчуги и мечи примерно одинаковы.

— Происки дьявола, божье наказание или особая его милость, которую я не в силах понять, это мне неведомо, — безгневно проговорил Грач. — У меня бывают видения.

Сказал он это так буднично, что Риз на миг почти поверил ему. Потом опомнился, усмехнулся. Смеяться на слова такого высокопоставленного собеседника себе дороже. Но Ризу всегда говорили, что он гордец и плохо кончит.

Грач то ли не заметил, то ли не придал значения. Продолжил как ни в чем не бывало:

— Я вижу людей, которые должны скоро убить или погибнуть сами. Иногда во всех подробностях: вижу жену, которая подливает яд мужу, вижу слугу, который перерезает подпругу господину. Иногда — только чье-то лицо, фрагмент, отдельный дом… и я знаю, что в этот дом вскоре войдет трагедия. Но я