со ставнями… Но Фаско расплылся в широкой улыбке, и даже у Грача дернулся уголок рта:

— Ну, вот мы и дома, сэр Джон. Разумеется, — добавил он, — если вы не предпочтете поселиться где-нибудь еще.

Риз только плечами пожал.

Он мог бы, конечно, остановиться на постой у какой-нибудь вдовы посимпатичнее — Риз не сомневался, что отказа не получит. Но зачем? Жилище Руквуда, хоть и неказистое, было ничем не хуже любого другого.

— Я так и думал, — кивнул Грач. — Слуг у меня немного, и те заняты только хозяйством. Но если вам нужно, скажите Фаско, он наймет какого-нибудь малого.

— Нет, — качнул головой Риз, — я привык обходиться без слуг.

Конечно, когда он шел в конном строю, его, по необходимости, сопровождал оруженосец и грум — в одном лице. Но те времена давно прошли, а того мальчишку убили. Как и многих, многих других.

Дом говорит о человеке куда больше, чем его слова; порой даже больше, чем его оружие.

Внутри неказистое здание оказалось спланировано разумно и просто: все комнаты на обоих этажах выходят в коридор, никаких анфилад. Узкие окна давали не слишком много света, но из-за беленых стен потолок не давил на плечи. Что поражало больше всего — несчетное количество книг. Какая там одна комната под домашнюю библиотеку, как стало модно последнее время у владетельных баронов! Полки, уставленные переплетенными в кожу томами, свитками пергамента и даже стопками новомодной бумаги, начинались уже с коридора. Баснословное богатство!

Но никакого другого дорогого убранства в доме не было: ни резной мебели, ни драгоценных тканей, ни фарфоровой посуды в открытых шкафах. И неудивительно — не похоже было, что Грач держал открытый стол или приглашал кого-то к себе, чтобы пустить пыль в глаза. Удивило Риза другое: отсутствие каминов. Вместо них в углах комнат пристроились приземистые диковинные железные печки, соединенные трубами.

В первый же вечер за ужином (а ужинал Риз за хозяйским столом, вместе с Фаско), он спросил об этих печках.

— Привычка саксов топить очагами — попросту варварство, — ответил Грач. — Да и за Проливом дела обстоят не лучше, разве что зимы там помягче. А уж для книг открытое пламя смерти подобно… Так что я заказал эти устройства по собственным чертежам.

Ночью, лежа на непривычно мягкой кровати, Джон убедился в преимуществе отопительной системы Руквуда: он не мерз ни капли, и ниоткуда не тянуло сыростью. Риз лежал под одним тонким шерстяным одеялом, по крыше колотил дождь, а ему даже не нужно было кутаться.

Да что там — Фаско сказал, что в доме есть купальня, и Риз собирался на следующий же день ей воспользоваться. Неслыханная роскошь! Он не мылся как следует уже много месяцев, только ополаскивался в реке или из ведра.

Контраст с недавней жизнью был разителен. Прежний, юный и наивный Риз подумал бы даже, что не след вкушать столько телесного удобства, когда впереди возложенная Господом миссия. Нынешний Риз уже давно крепко сомневался, так ли заботит Всевышнего то, что люди проделывают со своими телами, когда с душами они проделывают куда худшие вещи.

Но от непривычной крыши над головой, от всего этого небывалого удобства Риз даже не мог заснуть, вымотанный и донельзя раздраженный. Подумав, он стянул с кровати одеяло и, завернувшись в него, улегся прямо на пол. По дубовым доскам тянуло сквозняком, пальцы ног привычно поджались. Убаюканный стуком дождя, Риз задремал…

— Эй, сэр Джон, вставайте! — грубоватая латынь Фаско, в которой обращение «сэр» звучало особенно чужеродно, выдернула Джона из почти приятного сна: там Джессика тянула к нему руки. — Милорд вас зовет!

Джон кое-как разлепил глаза. В комнате никого: Фаско кричал из-за двери.

— Я проснулся, — прохрипел он.

Оделся он быстро; кабинет, в котором ожидал его Грач, удалось найти еще быстрее. Здесь книг и бумаг было особенно много: они занимали высокие библиотечные стеллажи по стенам. Сейчас, среди ночи, комнату слабо освещала всего одна восковая свеча, которая выхватывала из темноты край тканого гобелена на стене с изображением тетерева.

Грач сидел за столом, в пестром восточном халате и ночном колпаке, землисто-бледный.

— Сэр Джон, — сказал он. — Мне было еще одно видение. Сегодня на рассвете убьют женщину…

* * *

Едва Риз шагнул за порог, ночь нахлынула на него и обступила черной водой. Недавний уют сразу поблек в памяти. Ни один порядочный человек не будет вести дел по ночам — так учила Риза мать. Ни один честный рыцарь в ночной бой не вступит. Что ж, ему очень повезло, что он не честный рыцарь.

Иногда в Святой Земле только так и можно было достать пропитание: грабить по темноте. Ладно бы сарацинов или феллахов; но до них не добраться, свои богатые рыцари с их обозами куда ближе.

Дождь еще не закончился, но, к счастью, кожаному плащу такая морось была не страшна.

Привычно держа равновесие в темноте на скользкой мостовой, Риз раздумывал, не придется ли вновь заняться грабежом…

«Богатый дом, — сказал Грач. — Судя по архитектуре — Ломбард-стрит или ее окрестности. Дом угловой. Больше я ничего не разглядел».

Всего этого явно не хватало для розысков: квартал Лондона, где жили богатые купцы и банкиры, занимал несколько улиц, не только Ломбард-стрит, а Джон к тому же нетвердо помнил карту. Наведываясь в Лондон между наймами, он никогда не совался в «чистую» часть города.

Хотя грязи — в обоих смыслах — хватало везде.

Дождь прекратился; город пах влагой, тиной и помоями. Джон шагал по самой середине мостовой. Ночная стража его сторонилась, как всякого высокого и хорошо одетого (а значит, наверняка вооруженного) человека. Было уже поздно, ни одно окно не светилось, но половинчатый месяц помогал не спотыкаться на неровной мостовой и обходить лужи — насколько Риз помнил Лондон, тут никогда не знаешь, где провалишься по колено, а то и по пояс. В этом районе часть улиц могла даже похвастаться мостовой, но часто эта мостовая была положена криво, кое-как, или вовсе островками перед отдельными домами.

Месяц месяцем, но все же скоро Риз пожалел, что не взял фонарь: он явно свернул не туда. Тиной запахло сильнее, дома потеряли в высоте, из каменных стали деревянным и разошлись чуть дальше друг от друга.

Риз заозирался, пытаясь понять, куда теперь. Из-за угла вывернули, хохоча и опираясь друг на друга, подвыпившие гуляки. Какой-то нищий, не обращая внимания на поздний час, заголосил, прося подать калеке-пилигриму — видно, не боялся стражи. Риз прошел мимо него, не глядя, а пьянчужки остановились, начав расспросы. Визгливый голос нищего,