не получаю никакого откровения об этих людях — ни их имен, ни званий, ни места жительства. Мне известно только, что они находятся недалеко от меня и что беда придет в течение одного-двух дней. Если я вижу обстановку в доме или одежду, то могу догадаться о звании и ремесле действующих лиц. За годы я развил в себе наблюдательность и внимание к деталям. Но это и все. Я связан по рукам и ногам. Я очень мало могу поделать.

— Вы богач, — приподнял брови Риз, покосившись на тосканца. — Чем же вы связаны? Могли бы нанять сколько угодно помощников…

— Я и нанимаю, — сухо ответил Грач. — Вас. Сеньор Фаско, — он кивнул на тосканца, — будет помогать вам по мере сил, но он так и не сумел избавиться от акцента и знает, помимо саксонского, только окситанский и немного каталанский — ни ойльского, ни кельтских наречий, ни англо-нормандского и датского. А без них в Лондоне работать нельзя.[7] Мы же с вами будем действовать, в основном, именно в этом городе, и изредка, возможно, в Аквитании.

Фаско слегка набычился, как будто ему не нравилась идея, что его придают Ризу в помощники, но смолчал.

— Сложность же заключается в том, — гладко продолжал Грач, — что никто не должен знать о видениях. Во-первых, они совершенно непредсказуемы, я не умею ими управлять. У меня в самом деле есть некоторые средства, но я далеко не самый сильный игрок на политической арене. Дар этот, или проклятье, почти наверняка захотят использовать в тех или иных целях — но власть имущих, попытавшихся наложить на него руку, ждет разочарование, ибо те силы, что распоряжаются мною, крайне редко показывают мне убийства королей и кардиналов.

«Значит, иногда все-таки показывают», — подумал Риз, но удержался от вопроса, приказал ли все-таки король убить архиепископа Кентерберийского.

— Вы боитесь, что духовный суд заклеймит вас еретиком?

Тот усмехнулся еле заметно.

— Сэр Джон. Вердикт церковного суда зависит не от того, являешься ли ты еретиком, а от того, насколько Церкви угодно считать тебя таковым. Я старался вести неприметную жизнь, но у людей, связавших себя со мной, могут быть неприятности, от которых я предпочел бы их избавить. Да и чего можно ждать от церкви, когда я сам не уверен, не еретик ли я?

— Вы очень честны, — заметил Риз с некоторым недоверием.

Сердце же у него бухало в груди, потому что если правда… если только это правда… Слышались древние колокола над Римом — глуховатые, настоящие — и виделся Иерусалим в предрассветной дымке, когда не заметны грязь и убожество. А может быть, даже облачный Иерусалим его полудетских мечтаний.

Риз тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения, но странная струна, задетая на площади перед собором Святой Троицы, все ныла, не смолкая, в сердце.

— Если вы примете мое предложение службы, я никогда не буду вам лгать, сэр Джон, — проговорил Грач с легчайшей, не достигающей глаз улыбкой; Ризу почему-то почудилась в его лице тревога. — Хотя и не обещаю откровенности.

— Необычное обещание, — Риз не удержался, подался вперед. — Немногие решаются его давать. Сдержать почти невозможно.

— Меня не раз обвиняли в дерзости. Но не обманывайтесь: это не просто работа. Это паломничество. Которое уж точно не приведет к установлению Царства Божия на Земле и, возможно, рано или поздно потребует от нас с вами наши земные жизни.

«Мою — может быть, тосканца — запросто, а ты-то отсидишься», — подумал Риз, но без особой неприязни. Если Грач не врал, он, как минимум, рисковал конфликтом с церковью, а это уже было немалой опасностью даже для человека королевской крови, что уж говорить о прочих.

— Поэтому я не буду лгать вам о своих мотивах, — закончил он.

— Сэр Грач, — пробормотал Джон. — Владелец Руквуда[8], эрл-торговец? О вас ходят разные сплетни.

— Не обо мне, а о моих делах, — поправил сэр Гарольд, ничуть не беспокоясь, что Риз вскрыл его инкогнито. — Обо мне самом мало кто знает.

* * *

От Ипсвича до Колчестера дорога сперва виляла вдоль побережья. По правую руку можно было то и дело видеть серые лоскутья моря — дорога срезала извивы береговой линии. Справа же почти сплошняком тянулась полоса леса, куда от тракта время от времени уходили узкие тропы.

Риз решил, что после Колчестера заставит Грача свернуть на Сент-Олбанс: заезжать в лес он не горел бы желанием даже в составе отряда. Зато от Сент-Олбанса до Лондона вела прекрасная, еще римская дорога. На ней можно было наверстать потерянное время.

Но, возможно, Грач и не боялся промедления, какие бы дела ни вели его в столицу Английского королевства. Путники не спешили, сменяли тельт[9] и шаг. Во время коротких привалов, когда они давали отдых лошадям, он заметил, что Грач хмурится, потирает висок и кидает тревожные взгляды в сторону леса.

Возможно, опасался разбойников.

— Вот, — сказал Грач на очередном перекрестке, махнув рукой в сторону узкой колеи, только-только телеге проехать. — Нам туда.

— Это в сторону, — возразил Риз. — К закату в Колчестер точно не успеем.

— Заночуем в предместьях, я там бывал, — не терпящим возражений тоном проговорил Грач. — Сэр Джон, у меня было видение. В деревне, что в конце этой дороги, скоро кого-нибудь убьют.

«Ну кого там могут убить? — подумал Риз хмуро. — Не священника же! Заезжего богатея, разве… А так, скорее, обычного крестьянина. Есть ли тебе дело до крестьян, сэр Грач?»

Даже Риз на крестьян плевать хотел: его отец был наемником, опытным и успешным. В его отсутствие матерью с детьми — Ризом и его сестрами — жили в деревне вилланов[10], но те их не любили: и за то, что они были свободны и платили только налог с небольшого надела, и за большие по сельским меркам деньги, которые иногда привозил отец, и за то, что мать была ирландка.

А Грач так встревоженно смотрел на эту самую колею, будто там в неизвестном селении держали в застенках самого Папу; и Риз, не споря, развернул свою слишком смирную кобылу. Фаско поступил так же.

Хмурые, еще незасеянные поля потянулись почти сразу, а вот сама деревня открылась перед ними не так скоро — вязанка хвороста успела бы прогореть[11]. В две (точнее, полторы) улицы, старая, многие дома могли даже похвастаться каменным фундаментом, а один или два казались каменными целиком, если не считать соломенных крыш. Имелась и церковь, хоть и совсем маленькая, и, как увидел Риз, дверь снаружи заложена засовом — значит, скорее всего, постоянного священника