козе и что впоследствии эта коза выкамаривала. Мистер Хелтон сидел истуканом. Миссис Томпсон добросовестно смеялась, хотя нельзя сказать, чтобы от души. Эту историю она слышала достаточно часто, правда, мистер Томпсон преподносил ее каждый раз так, будто она произошла только сегодня. На самом деле она случилась, наверно, сто лет назад, а возможно, и вовсе не случалась и уж никак, по понятиям миссис Томпсон, не подходила для женского уха. Всему была виной слабость мистера Томпсона подчас хлебнуть лишку, даром что сам же на местных выборах неизменно голосовал за право ограничивать продажу спиртного. Она передавала мистеру Хелтону кушанья, и он от всего брал, но понемножку, маловато для поддержания в себе полной силы, коль скоро имел намерение и дальше работать так же, как взялся спервоначалу.

Наконец он отломил от маисового хлеба порядочную краюху, вытер тарелку чисто-начисто, как дворняжка не вылижет языком, отправил краюху в рот, снялся со скамейки и, дожевывая, направился к двери.

– Спокойной ночи, мистер Хелтон, – сказала миссис Томпсон.

И остальные Томпсоны поддержали ее нестройным хором:

– Спокойной ночи, мистер Хелтон.

– Спокойной ночи, – вихляясь, донесся нехотя из темноты голос мистера Хелтона.

– Покона нош, – передразнивая его, сказал Артур.

– Покона нош, – как попугай, подхватил Герберт.

– Ты не так, – сказал Артур. – Вот послушай, как я. Покоооона но-оооша. – И, упиваясь роскошью перевоплощения, раскатил замогильную гамму. Герберт чуть не задохнулся от восторга.

– Ну-ка прекратите, – сказала миссис Томпсон. – Он, бедный, не виноват, что так разговаривает. И не совестно вам высмеивать человека за то, что он нездешний? Хорошо бы вам было на его месте, чужим в чужой стране?

– А то нет, – сказал Артур. – Это же интересно!

– Истинно, Элли, варвары, – сказал мистер Томпсон. – Как есть невежи. – Он обратил к своим чадам ужасный родительский лик. – Вот упекут вас в школу на будущий год, тогда маленько наберетесь ума-разума.

– Меня упекут в исправительную колонию, вот куда, – пропищал Герберт. – Но надо сначала подрасти.

– Да ну, серьезно? – спросил мистер Томпсон. – Это кто же сказал?

– Директор воскресной школы, – с законной гордостью похвастался Герберт.

– Видала? – сказал мистер Томпсон, обращая свой взгляд на жену. – Что я тебе говорил? – Гнев его исполнился ураганной силы. – Сию минуту в постель, – рявкнул он, дергая кадыком. – Убирайтесь, пока я с вас шкуру не спустил!

Они убрались и вскоре подняли у себя наверху возню на весь дом, сопя, урча и хрюкая, и потолок на кухне заходил ходуном.

Миссис Томпсон взялась за голову и промолвила нетвердым голоском:

– Они птенцы малые, и незачем на них напускаться. Не выношу я этого.

– Помилуй, Элли, обязаны мы их воспитывать? – сказал мистер Томпсон. – Нельзя же просто сидеть и любоваться, пока они растут дикарями.

Она продолжала, уже иначе:

– А он как будто ничего, подходящий, этот мистер Хелтон, пусть даже из него слова не вытянуть. Хотелось бы знать, каким ветром его занесло в такую даль от дома.

– Вот я и говорю, языком он трепать не горазд, – сказал мистер Томпсон, – зато у него дело горит в руках. А это, думается, для нас главное. Мало ли их шатается кругом, всяких разных, ищут работу.

Миссис Томпсон убирала со стола. Приняла тарелку мистера Томпсона из-под его подбородка.

– Сказать вам чистую правду, – заметила она, – по-моему, только к лучшему, если у нас на перемену заведется человек, который умеет работать и держать язык за зубами. Значит, не будет мешаться в наши дела. Положим, нам прятать нечего, а все же удобство.

– Это точно, – подтвердил мистер Томпсон. – Хо-хо! – закричал он вдруг. – А тебе, значит, полный будет простор болтать за двоих, так?

– Одно в нем не по мне, – продолжала миссис Томпсон, – что ест без души. Приятно посмотреть, когда мужчина уминает за обе щеки все, что подано на стол. Как бабуля моя, бывало, скажет – плоха надежда на мужчину, если он не отдал честь обеду за столом. Хорошо бы не вышло по ее на этот раз.

– Сказать тебе правду, Элли, – возразил мистер Томпсон, развалясь на стуле в отличнейшем расположении духа и ковыряя вилкой в зубах, – бабулю твою я лично всегда держал за дурищу самой высшей марки. Брякнет первое, что взбредет в голову, и мнит, будто возвестила Господню премудрость.

– Никакая моя бабуля была не дурища. Она знала, что говорит, кроме разве считаных случаев. Говори первое, что придет в голову, лучше не придумаешь, такое мое правило.

– Ой ли, – не преминул опять раскричаться мистер Томпсон, – вон ты какое развела жеманство из-за несчастной козы – что же, валяй, как-нибудь выскажись начистоту в мужской компании! Попробуй. А ну как в те поры придет к тебе помышление про петуха с курочкой, что тогда? Как раз вгонишь в краску баптистского проповедника! – Он крепко ущипнул ее за тощий задик. – Мяса на тебе – впору занимать у кролика, – сказал любовно. – Нет, мне подавай такую, чтобы в теле была!

Миссис Томпсон поглядела на него большими глазами и зарделась. Она лучше видела при свете лампы.

– Срамник вы, мистер Томпсон, каких, иной раз думаешь, и свет не видывал. – Она ухватила его за вихор на макушке и больно, с оттяжечкой, дернула. – Это чтобы в другой раз неповадно было так щипаться, когда заигрываете, – ласково сказала она.

Невзирая на удел, который достался ему в жизни, мистер Томпсон не мог никакими силами вытравить из себя глубокое убеждение, что вести молочное хозяйство да гоняться за курами – занятие женское. То ли дело вспахать поле, убрать урожай сорго, вылущить маис, закром для него сработать, объездить упряжку – в этом, говаривал мистер Томпсон, он готов потягаться со всяким. Вполне также мужское занятие – купля-продажа. Дважды в неделю, заложив рессорный фургон, он вез на рынок свежее масло, толику яиц, фрукты, зависимо от сезона, мелочь брал себе и тратил как ему заблагорассудится, свято блюдя ту часть, что причиталась миссис Томпсон на булавки.

А вот с коровами была для него с самого начала морока – два раза в день по часам приходят доиться и стоят, с укором повернув к нему по-женски самодовольные морды. С телятами тоже морока – рвутся к вымени, натягивают веревку, вытаращив глаза, того и гляди, удавятся. Сражаться с теленком недостойно мужчины, как менять пеленки младенцу. Морока и с молоком – то горчит, то вообще пропадет, а нет, так скиснет. И уж подавно морока с курами – клохчут, квохчут, выводят цыплят, когда этого меньше всего ожидаешь, и шествуют со своим потомством на скотный двор, прямо под копыта лошадям; мрут от чумы, мрут от сапа, терпят нашествия пухоеда и несутся по всему белу свету – половина яиц протухнет, покуда отыщешь, – а не для них ли, окаянных, миссис Томпсон установила в курятнике ясли с гнездами. Сущее наказание было с курами.

Выносить