Собственно, он её и не забывал никогда, такое ведь и захочешь — не забудешь. Однако со временем вполне научился заглушать чувства, не дающие жить спокойно. Но порой эти самые чувства прорывались, вот как сейчас, и в груди протяжно, безысходно саднило. Но это хотя бы уже не та разящая боль, от которой жить было невмоготу, от которой выкручивало кости и хотелось зверем выть.

Шаламов и сам поражался, как смог вынести тот год и не сойти с ума. Впрочем, продержался он тогда на одной лишь глупой вере, что когда-нибудь найдёт её. Рано или поздно всё равно найдёт.

Но найти не получилось. Родители Майер никому не говорили, куда уехала Эмилия. Даже спустя год, когда он вместе с отцом и матерью перебрался в Иркутск, это дурное наваждение не отпускало. Шаламов в отчаянии метался, злился, то срывался в жуткие загулы, то пытался выбить клин клином, меняя подруг одну за другой. А год назад узнал, что вся семья Майер переехала жить в Германию навсегда. Там, в груди, где раньше кровоточило и болело, теперь стало мёртво и пусто.

Просто какая-то насмешка судьбы, с горечью думал Шаламов, ведь Эм единственная, которая так запала в душу, которая сумела влезть ему под кожу и с которой быть ему никак не суждено. Тем не менее с горечью и безысходностью неожиданно пришло облегчение и успокоение. Всё-таки эта дурацкая надежда, что когда-нибудь…, травила ему душу, не давала ране зарасти. Хотя и до сих пор саднило, но всё-таки терпимо…

— Эдик, что молчишь? Что ты тут делаешь? — Вероника прошлёпала босиком на кухню, подошла к окну, легла животом на подоконник, посмотрела в окно, но ни унылый двор, запорошённый снегом, ни серое, влажное небо, её не заинтересовали. Искоса, снизу вверх, взглянула на него лукаво и протянула:

— Эээдик. Ау! О ком ты там мечтаешь?

— О тебе, родная, о тебе, — он перевёл взгляд на подругу.

— А что обо мне мечтать? Я — вот, рядом, — она игриво погладила холёным пальчиком его ладонь.

Как-то совершенно незаметно и вроде бы ненавязчиво, но в то же время стремительно, Вероника вошла в его жизнь. Вошла и укоренилась. Он и сам не понял, как так получилось, что они теперь не просто время от времени занимались любовью то у неё, то у него, то ещё где-нибудь, а вот уже и завтракали вместе, и ужинали, и планировали, куда податься на выходные.

Настолько серьёзных отношений у него никогда не бывало. Мимолётных связей — сколько угодно. Пару раз случались романы, но длились не дольше месяца. Но и романы за рамки интима без обязательств не выходили. А тут такое… это впервые. Он и оглянуться не успел, а в квартире, подаренной на втором курсе отцом, уже её вещей чуть ли не больше, чем его собственных. Ведь ещё недавно их внепостельное общение сводилось лишь к коротким и нечастым телефонным разговорам, а теперь она уже покупает ему рубашки и носки, подвозит по утрам в академию, а вечерами на его кухне готовит пасту болоньезе. Шаламов сам себе говорил, что так лучше, правильнее, что ли.

* * *

Познакомились они месяц назад в «Айконе», самом пафосном ночном клубе города. Что забавно — он ведь туда пришёл не один, а с Алиной из параллельной группы. Ну а Веронику сопровождал какой-то престарелый пижон. Она, в общем-то, тоже не юная девушка, потягивала коктейль у барной стойки. Они же с Алиной занимали столик в глубине зала.

Вероника приметила его, когда он проходил мимо. Шаламов мысленно зафиксировал этот, уже знакомый, оценивающий взгляд. Так на него часто поглядывали. Но дама была с кавалером, причём, с «папиком». Такие всегда на него действовали как мулета. Наверное, потому захотелось вдруг подразнить её. Он присел рядом с пижоном, на соседний стул, попросил «Шпатена». И поворачиваться не надо было, чтобы почувствовать, как взгляд женщины обволакивал, щекотал, проникал под рубашку.

Затем пижон встал, оправил галстук, одёрнул дорогой костюмчик и подал ей руку. Она изящно вспорхнула со стула. Пижон направился на выход, она — следом. Только тогда Шаламов сподобился взглянуть на неё. Красивая ухоженная брюнетка, у которой буквально на лбу было написано, как она привыкла к роскоши. Женщина по-прежнему рассматривала его с откровенным интересом, нисколько не таясь. Губы его сами собой скривились в усмешке, но женщину это ничуть не смутило — проходя рядом, она сунула ему в руку плотный четырёхугольник, визитную карточку. Лишь когда парочка скрылась, он прочёл:

Полянская Вероника Сергеевна, коммерческий директор холдинга «БК-Транс». Ниже — номера телефонов.

Шаламов даже удивился, откуда у дамочки такая уверенность, что он ей позвонит? Хотя чего уж — действительно ведь позвонил. Правда, без тех самых намерений, на которые она так явно намекала, а просто из чистого любопытства. Дело в том, что как раз накануне он слышал, как отец упоминал этот самый «БК-Транс». Вроде как не получалось у него договориться с всесильным хозяином этого холдинга, неким Гайдамаком, насчёт перевозки леса в Китай. Остальные же местные фирмы-перевозчики были либо слишком мелкими и зарубежье пока не освоили, либо не казались отцу надёжными.

Вот отец и досадовал: «Этот Гайдамак — та ещё акула. Какая-то таможенная шишка в прошлом, всё у него на мази, везде свои люди. Эх, наладить бы с ним контакт, но чёрта с два до него доберёшься. Приходится вести переговоры со всякой челядью, а толку от этого — ноль, решения-то они не принимают».

Эта дамочка, Вероника Сергеевна, хоть и не сам Гайдамак, но наверняка фигура к нему приближённая. Как-никак коммерческий директор. Может, поспрашивать её между делом? Вдруг она сможет помочь? И тогда он сделает отцу приятное, а тот, глядишь, ответит благодарностью. Например, подарит мечту последних нескольких месяцев — эндуро BMW. Сущая ведь мелочь в сравнении с прибылью, на которую отец рассчитывает в случае удачного контракта с «БК-Транс».

* * *

На звонок она ответила почти сразу, и на секунду Шаламов замешкался, не зная, как себя представить. Не говорить же — парень из клуба. Тем не менее именно так и сказал.

— Думала, ты позвонишь раньше, — мгновенно узнала его она.

— Ну, вот сейчас звоню.

Они говорили не дольше минуты, собственно, всего-то обменялись парой дежурных фраз, как Вероника Сергеевна сама предложила встретиться «допустим, в кофейне на Киевской завтра в десять утра».

Однако ни время — слишком рано, ни место — слишком далеко, ему не подходили, о чём он и сообщил без стеснения. Вероника не стала