— Хорошо.

Повернувшись к нему спиной, наварх начал раздавать приказания экипажу; моряки принялись распускать рифы[6]на громадном главном парусе. Кормчий у руля, напрягаясь, разворачивал «Гора» носом к закату.

— Что он делает? — возмутился Семпроний. — Этот дурак поворачивает корабль носом к волне.

Катон кивнул.

— Разумная мера. Нос — самая крепкая часть корабля. Встретив волну носом, мы можем пробить ее, если корабль не сумеет вскарабкаться на нее.

Семпроний посмотрел на него.

— Надеюсь, что ты прав. Ради себя самого, ради меня и ради всех нас.

Как только сенатор умолк, Катон подумал о Юлии и, заторопившись к каютам, окликнул Макрона:

— Привяжись к мачте, и сенатора тоже привяжи.

— А ты куда?

— За Юлией и Джесмией. На палубе безопаснее.

Тот кивнул и снова посмотрел на горизонт; волна теперь была видна более отчетливо: огромной полосой она уходила в море, в то время как другой конец ее в облаке водяной пыли разбивался о берег.

— Торопись, Катон!

Молодой человек пробежал по палубе и по короткому трапу соскочил вниз в пассажирское отделение, узкие каютки которого вмещали тех, кто заплатил внушительную сумму за плавание до самого Рима. Отбросив в сторону грубое полотно, которым был завешен вход в каюту Юлии, он засунул голову внутрь. Девушка сидела на палубе, обнимая Джесмию.

— Катон! В чем дело?

— Нет времени объяснять.

Шагнув вперед, молодой человек рывком поднял девушку на ноги. Джесмия встала рядом, глаза ее были полны ужаса.

— Господин Катон, — губы ее дрожали, — я слышала, как кто-то сказал, что там наверху чудовище.

— Никакого чудовища нет, — отрезал центурион, выталкивая обеих из каютки и направляя их вверх по трапу. — Просто надо как можно быстрее подняться на палубу.

Юлия, оступаясь, поднималась по трапу.

— Но зачем? Что происходит?

Бросив короткий взгляд на Джесмию, Катон ответил:

— Доверься мне и делай так, как я скажу…

На палубе уже царили хаос и ужас. Макрон только что привязал сенатора к мачте и поспешными движениями завязывал веревку на себе. Вокруг прочие пассажиры и экипаж старательно привязывали себя к чему-либо прочному. Наварх присоединился к кормчему на его небольшой палубе; оба они крепко держали рулевое весло, вперив мрачные взоры в набегающую волну.

Джесмия в ужасе огляделась и замерла на месте.

Катон схватил ее за руку и потащил к мачте.

— Живо, девчонка! Времени в обрез.

Оказавшись возле Макрона и Семпрония, он толкнул обеих девушек на палубу и схватил конец веревки, которой его товарищ привязал себя к мачте. Посмотрев вверх, заметил, что мчавшаяся с невероятной скоростью вдоль берега волна уже совсем рядом.

— Поднимите руки! — крикнул Катон девушкам.

Охватив веревкой их тела, он перевязал ею мачту, а конец закрепил на петле вокруг тела Макрона.

— А как ты сам, парень? — встревожился, глянув на него, Макрон.

— Нужен еще кусок каната.

Катон распрямился и огляделся. Ни единой свободной веревки уже не было видно — всё расхватали. И тут взор его упал за борт корабля: шагах в пятидесяти посреди моря из воды вынырнула влажная глыба… следом, прямо на глазах Катона выступали все новые и новые камни. Казалось, что ближе к берегу волна всосала в себя всю воду, обнажив рифы и даже корпус разбитого старого корабля. Зрелище это на какое-то время поглотило все его внимание, но тут полный ужаса вопль одного из моряков заставил его перевести взгляд на волну. Теперь ее могли видеть все, кто находился на палубе. Огромное темное чудовище, непрозрачное, стеклянистое, увенчанное пенным гребнем, накатывало на корабль. Перед нею в последних лучах заката на мгновение блеснули белые крылышки чайки, после чего птица полностью исчезла в тени волны.

— Катон!

Повернувшись, молодой центурион увидел, какими глазами Юлия смотрит на него, протягивая руку и пытаясь схватить его ладонь. Катон понял, что привязываться уже нет времени. Он опоздал. Рухнув на палубу, он втиснулся между Макроном и Юлией, постаравшись обхватить обоих за плечи. Легкий ветерок, дувший от кормы вдоль корабля, вдруг утих, и парус провис на рее, как старая шкура, а потом вдруг выгнулся в обратном направлении, гонимый тем воздухом, который гигантская волна толкала перед собой. Перед кораблем вырос целый водный холм, гребень которого поднимался даже над мачтой. Ощутив, как сжался в комок желудок, Катон скрипнул зубами и впился взглядом в набегавшее чудовище.

Палуба вздрогнула, нос корабля подбросило вверх, воздух наполнили полные ужаса крики и стенания, а также страшный грохот волны о борт «Гора». Собравшиеся возле мачты прижались друг к другу, палуба задралась под немыслимым углом, и над сразу сделавшимся крохотным кораблем нависла водяная гора. На какое-то мгновение Катон ощутил невольный трепет перед грозившей судну могучей силой, а потом заметил пену и водяную пыль над гребнем волны. С коротким воплем один из матросов упал с реи на палубу, и голос его умолк, когда голова несчастного разбилась о крышку люка.

В этот самый миг «Гор» прекратил недолгое сопротивление волне и покатился назад. Вода хлынула на судно, захлестнув мачту в десяти футах над римлянами, привязанными к ее основанию. И перед тем как тонны черного потопа придавили корабль, Макрон крикнул волне:

— Плевал я на тебя!

Когда море обрушилось на них, голову Катона ударило о мачту, и на мгновение в глазах его вспыхнул свет. Инстинктивно открыв рот в крике, он ощутил губами соленую воду. Великая сила сносила его с места, вырывая из рук спутников. Покрепче вцепившись в веревку, перехватывавшую тело Юлии, Катон вложил весь остаток сил в пальцы, впившиеся в плечо Макрона. Всякое ощущение направления было утрачено, корабль крутило и вертело. Уши Катона наполнял грохот кипящей вокруг воды. Что-то толкнуло его, к нему протянулись руки; он понял, что это кто-то из моряков. Чьи-то пальцы впились в его лицо, протянулись к глазам. Ощутив угрозу, Катон был вынужден выпустить Макрона и попытаться отбиться. Тут новый поток воды окатил его и пытавшегося зацепиться за него моряка, отбросив обоих во тьму, далеко от обломка мачты. Лишь какой-то миг человек этот боролся за жизнь с отчаянием дикого зверя, а потом его понесло прочь. Катон покатился через голову, крутясь в вихре волны; стиснув губы, он лишь старался сохранить дыхание, но, наконец, терпеть уже не осталось сил, и он открыл рот, стремясь как-то умерить забушевавшее в груди пламя. Соленая вода хлынула в горло и в легкие, и Катон понял, задыхаясь, что умирает.

Между тем волна прокатилась дальше, оставив за собой кружащий водоворот. Постепенно корпус торгового корабля вынырнул на поверхность, посреди пены и водяной пыли. Блеснув бортами под еще не погасшими лучами светила, судно неторопливо начало выравниваться. Когда кромки бортов, а затем и палуба появились над поверхностью моря, надстройки невозможно было узнать. Украшавшая нос фигура египетского бога была снесена напрочь, оставив только расщепленный обрубок. Мачту, парус, оснастку и рулевое весло также унесло с собой море, прихватив заодно капитана и кормчего. Пока вода стекала через шпигаты,[7]«Гор» продолжал раскачиваться, и на мгновение показалось, что судно может перевернуться. Но в последний момент корабль успокоился и остановился, осев поглубже в воде — плавучей руиной, оставшейся от гордого судна. Вокруг «Гора» кружили обломки мачты и такелажа, тянулись щупальца оснастки. Несколько тел вынырнули на поверхность и мокрыми тряпками распростерлись на ней.