обороны до них и семидесяти метров не было. Однако, все эти метры были сплошь колючей проволокой затянуты. Если считать французские и германские заграждения, то в сумме получалось до сорока рядов. Так мне командир первого батальона сказал.

Я оставил на своих младших врачей работу по разворачиванию стационарного перевязочного пункта, а сам решил нашу линию обороны осмотреть — что здесь и как. Первым сам посмотрю, а затем уже и мои доктора и фельдшеры этим займутся. Санитары тоже с линией обороны будут ознакомлены, намечу я им пути выноса раненых, места временных перевязочных пунктов…

Русским солдатам ничего копать не пришлось — французские окопы были уже очень глубокие, с боевыми ступенями, имели частые траверсы. Это с медицинской точки зрения хорошо — лишняя защита от пуль, осколков, возможных рикошетов.

Стенки окопов были обтянуты проволочной сеткой, на дне их лежали деревянные решетки, предохраняющие от воды и грязи. Последнее — тоже большой плюс. Мокрота и холод для солдатских ног — бич Божий…

Порадовали меня и хорошо оборудованные глубокие землянки. Они имелись и на первой, и на второй, и на третьей линии, где сейчас размещали мой перевязочный пункт. Я не поленился посчитать ступени на спуске в него. Ровно пятьдесят. Никакой снаряд моих раненых не достанет.

Стены и потолки землянок были обшиты тёсом, внутри крышу подпирали толстенные брёвна. На полу — хорошие доски. Офицерские землянки имели все удобства. Если верить Рязанцеву, кое-где — даже ванные и комнаты для биллиарда.

— Не поверите, Иван Иванович, биллиард…

Никифор Федорович, говоря это, имел круглые от удивления глаза.

— У меня дома биллиардной не было…

Бригадный интендант тяжело вздохнул.

Ну, у меня тоже не было, но жил же я как-то до сих пор…

Ротные и взводные были несколько удивлены моему нахождению на первой линии обороны. Косились даже, но ничего не говорили. Хотя, по взглядам их можно было понять — ходит де тут, под ногами только мешается. Они-то делом заняты — определяют своим подразделениям боевую задачу, места нахождения при германских атаках, что нужно делать и где находиться при обстреле…

Ну, у меня тоже свои дела, не менее важные…

Незаметно как-то быстро стемнело.

— Калмыков, возьми троих. Сползайте, осмотритесь. Получится — снимите у германцев секретный пост…

Командир первой роты весьма неопределенно махнул в сторону позиций германцев стоящему перед ним ефрейтору.

— Тихо только, не нашумите…

Ротный заметил меня.

— Добрый вечер, Иван Иванович. Вы тут как?

— Дела и заботы медицинские. — в ответ улыбнулся я. — Осматриваюсь.

— Приглашаю в гости на новоселье.

— Не вижу причин отказаться…

Слова Рязанцева подтвердились — землянка ротного напоминала хорошую квартиру. Стол порадовал. Это — опять же спасибо союзникам.

Через полтора часа наше застолье прервали. Калмыков с товарищами притащили двух пленных немцев, их винтовки и пару ящиков ручных гранат.

— Мы — тихо. Никто и не заметил…

Уже на следующей неделе все четверо получили солдатские Георгиевские кресты. Лохвицкий лично их вручал. Калмыков ещё стал младшим унтер-офицером, а все трое рядовых — ефрейторами. Разведчики были представлены командиру французского корпуса, затем — командующему армией, а позднее их даже возили в Париж. Дома бы такой чести разведчикам не досталось. Подумаешь, притащили двух германцев. Дел-то.

У командира первой роты я долго засиживаться не стал — надо было работу своих подчиненных проверить. Времени у них было достаточно, посмотрим, каков получился результат. Дело руководителя — не самому работу работать, а правильно её организовать. Ну, и проконтролировать результат со всей строгостью…

Глава 7 Ночная вылазка четвёртой роты

Всё хорошо в жизни никогда не бывает. Тем более, на войне. Удачная вылазка наших разведчиков неожиданно получила непредсказуемые последствия.

На выделенном нам участке фронта стояло затишье. Германцы не атаковали, нам подобного приказа от французов тоже не было.

Через полтора месяца первый батальон бригады отвели в резерв, а его место занял третий батальон. Курортная жизнь у них закончилась.

Тишь да гладь продолжалась, даже сильных перестрелок не случалось. Солдаты сидели в землянках, ели и спали.

Бывая на передовых позициях я заметил, что многие даже располнели. Чего не прибавить веса от такой жизни? Сказывалось и питье вина, которого выдавали по литру в день.

Нижние чины играли в карты, обсуждали счастливчиков, которые в первый день на здешнем фронте стали кавалерами высших солдатских наград.

Ещё и в Париже побывали, а президент Франции чуть ли не руки им пожал.

Удивление французов их успеху, оказывается, имело свою причину. Во французской армии существовало правило — если надо было взять «языка», то определялся участок, на котором у германцев были расположены секреты, и по нему артиллерия начинала открывать сильнейший огонь. Такой, что полностью отрезал немецкому секрету путь к отступлению. Тут французские охотники и брали их в плен. Союзники, когда им стало известно, что наши разведчики взяли в плен двух немцев без всякого огня артиллерии, были сильно удивлены. Вот де как, получается, делать было можно.

Некоторым офицерам тоже орденов желалось. Это до беды и довело.

Командир четвертой роты со своим фельдфебелем решили, что и они побывать в Париже достойны. Не поставив в известность штабы полка и батальона они решили провести ночную вылазку. Соседние роты тоже не оповестили. Захватим де немецкие окопы, пленных получим толпу, кресты на грудь…

Ночь выдалась тёмная, небо заволокло тучами, на вытянутую руку уже ничего видно не было.

Сто с лишним солдат и унтеров под командой ротного командира как могли тихо выползли из окопов и направились в сторону германцев.

Линия фронта, она не по линейке черчена. Имеет неровности и изгибы. Такой и на участке четвертой роты был.

Пройдя наши проволочные заграждения разведка четвертой роты сбилась с пути и всех за собой утащила. Сотня нижних чинов во главе с командиром роты оказалась на участке второй роты. Опять же нашей, а не германской.

Думая, что это уже проволочные заграждения противника, разведчики тут же начали делать проходы.

Секреты второй роты, услышав характерные звуки, тут же доложили дежурному по участку, а уже он — командиру второй роты.

Тот немедленно вывел своих подчиненных из землянок и они встали на боевые ступени. Огня пока им не было приказано открывать — пусть германцы ближе подползут. Ночь же, ничего не видно…

Вторая рота навела пулеметы в сторону звуков перерезаемой проволоки.

Привели в полную готовность минометы.

Снайперы заняли свои позиции.

Гранаты тоже полететь на головы противника были готовы. Бойцы уже предохранительные колпачки с детонаторов сняли.

Вся вторая рота замерла. Сейчас как вдарим… Полетят клочки по закоулочкам.

Тут и красная ракета взлетела. Повисла на своём шелковом парашютике, освещая всё вокруг. Это командир второй роты своим бойцам сигнал подал.

Зашипели траншейные пушки.

Полетели ружейные и ручные гранаты.

Начали бить пулеметы.

Сотни винтовок включились в работу.

Ракеты взлетали одна за другой — ими нас французы не жалея обеспечили.

Тысячи пуль начали терзать солдат четвертой роты. За проволокой стали слышны крики раненых и хрипы умирающих, однако, что это свои же с жизнями расстаются в окопах второй роты не понимали.

Свои били своих. Четвертая рота тоже огнём на огонь ответила.

Стрельба продолжалась более часа.

Четвертой роте повезло — командир второй роты решил сам отбиться и не попросил помощи артиллерии. Если бы он это сделал, от охотников из четвертой роты одни рожки да ножки остались.

Четвертая же рота, встретив сильное сопротивление противника, так они думали, начала отползать и вернулась в свои окопы.

Бой затих.

Двадцать семь трупов.

У меня — тридцать шесть пациентов разной степени тяжести.

Так моя серьезная работа на французском фронте и началась. Из-за любителей орденов. Нет, отдельные раненые и больные были, а тут сразу полон рот заботы привалил.

Первый раненый у нас появился опять же из-за командира четвертой роты. Тот он ещё чудила был. Солдат у него проштрафился, а он ничего другого не придумал, как поставить его с полной выкладкой под винтовку на передней линии на шесть часов.

Солдата поставили на боевой ступени в неприкрытом сверху окопе. Он, как и все наши, был высокого роста, поэтому его штык и затылок оказались на виду у германцев.

Сразу же,