– Нам надо заключить договор, – произнес Эдвард, не отрывая взгляда от звезд. – Ты и я, навсегда вместе. Только вдвоем.

Она сжала его ладонь.

– Только вдвоем. Вместе навсегда.

– И никаких детей. Никаких детей, которые могут превратиться в переживших утрату, потерянных сирот, как мы.

Изабел повернулась к нему, благоговея перед правотой Эдварда. Всего шестнадцать лет, а какая мудрость…

– Никаких детей.

– Значит, договорились. – Эдвард кивнул. – Никаких детей. Только ты и я. Навсегда.

Они крепко сжали руки и смотрели на звезды, пока тетя Лолли не позвала Изабел в дом.

На много лет она забыла об этом договоре.

Но теперь им по тридцать одному году. Их браку десять лет. Они живут в Уэстпорте, красивом городке в штате Коннектикут, населенном молодыми семьями с детьми. Изабел крепче сжала ключи от машины, уставившись на бугристый ком теста для пасты, вспоминая, как год назад поймала себя на том, что вглядывается в маленькие личики в детских колясках, и странное волнение заставляло ее останавливаться, просыпаться по ночам, думать о том, что, возможно, они ошиблись, перестраховываясь.

До двадцати восьми лет Изабел была довольна жизнью. Никакого материнского инстинкта не чувствовала. Но по мере того как Эдвард стал отдаляться, уходить в себя, все дольше задерживаться на работе, рассказывать что-то о делах, а потом говорить: «Да ладно, ты все равно не поймешь», Изабел стала ощущать неосознанную потребность.

Затем настал день, уже больше года назад, когда она консультировала одну семью в больнице, где добровольно работала консультантом по ситуациям, связанным с потерей близких. Это была молодая вдова с семимесячным младенцем и чудесной, заботливой многочисленной родней. Кто-то из них попросил Изабел на минутку подержать малышку.

От приятной, необременительной тяжести в своих руках Изабел ахнула. Она сразу поняла, что хочет ребенка, а договор, который она заключила страдающим подростком, больше не имеет отношения к ее жизни. Кроха, которую она держала, потеряла отца. Но это не означало, что она лишится любви, что жизнь ее будет ужасной.

Изабел хотела ребенка. И проверила свои чувства. Долго все обдумывала, пока не убедилась настолько, что готова была забеременеть в ту же минуту.

Несколько месяцев назад она заснула, представляя, как будет выглядеть их ребенок – унаследует ли он или она рыжевато-каштановые волосы и римский профиль Эдварда или ее зеленоватые глаза и лицо сердечком.

Она проснулась среди ночи.

– Эдвард, ты не спишь?

Он что-то пробормотал. Она сделала вдох и сказала, что последнее время много думала о том, что им надо родить ребенка. Муж молчал. Изабел решила, что он уснул и не услышал ее, но потом Эдвард произнес:

– Мы заключили договор, Из.

Наутро он напомнил, почему они заключили договор. Сначала мягко. Потом жестче.

– А если я передумала? – спросила она.

– Что ж, тогда мы зашли в тупик, верно? – последовал ответ.

Изабел попыталась объяснить, что они больше не перепуганные подростки, нет нужды придерживаться правил, придуманных для общения с миром с позиций печали и страха.

Он со злостью посмотрел на нее:

– Я не хочу детей, Изабел. Конец истории. Мы заключили договор. – Он ушел, хлопнув дверью.

После нескольких месяцев разговоров об одном и том же они начали избегать друг друга. Изабел больше времени проводила в больнице, помогая людям, потерявшим близких. Когда в ее услугах не нуждались, что случалось нечасто, она стояла перед окном детского отделения, глядя на малышей. А потом закрывала глаза, чувствуя, как сжимается сердце, и разрешала себе помечтать о ребенке. Непримиримость Эдварда раздражала Изабел, но она сдерживалась. Со временем он отдалился еще больше: избегал находиться с Изабел в одной комнате. И перестал спать с ней. По утрам Изабел обнаруживала Эдварда спящим на диване в гостиной или на слишком маленьком для него диванчике в его кабинете. В те редкие случаи, когда он завтракал с ней, Изабел ощущала себя бесконечно одинокой, хотя Эдвард сидел по другую сторону стола.

– Эдвард, нам нужно поговорить. Нам нужно это уладить, – повторяла она вновь и вновь за завтраком, в письмах по электронной почте, по телефону, среди ночи, когда просыпалась и понимала, что одна, и шла вниз, где он смотрел в записи бейсбольный матч с участием команды «Ред соке» или просто сидел, обхватив голову руками. Тогда Изабел останавливалась. В испуге. Внезапно утратив представление, как достучаться до человека, которого знала половину своей жизни.

Поэтому несколько месяцев назад Изабел перестала подниматься в лифте на третий этаж, где находилось детское отделение. Перестала засыпать в мечтах о крохотных римских носиках и зеленоватых глазах, о лице, в котором сочетались черты ее и мужа.

«Я заключила договор, – твердила она себе. – Я вышла замуж, согласилась на договор. И я его выполню. Эдвард спас меня, а теперь я спасу нас. Спасу наш брак. Ведь мы девять лет жили душа в душу!»

Она помнила, как Эдвард входил в дом, хватал ее в объятия и целовал, как во время медового месяца. Они занимались любовью и, лежа в постели, смотрели старые фильмы и ели китайские блюда. Муж слушал печальные рассказы Изабел о больнице и нежно гладил ее по плечам. Иногда в праздники они из чувства долга навещали ее родных в Мэне. Изабел очень быстро уставала от гостиницы и споров с сестрой. Тогда они с Эдвардом уходили гулять в гавань, как раньше, держась за руки, и все налаживалось.

Ты и я навсегда вместе, только мы вдвоем…

Эдвард Макнил был для нее всем. Поэтому уже несколько месяцев она боролась за свой брак. Боролась упорно.

Поначалу он откликался на ее искреннюю улыбку, на взгляд, полный любви, а не обиды. Она шла за ним и массировала его сильные плечи, вдыхая мужской, с ароматом мыла запах, который так давно любила, и он поворачивался к ней и целовал крепко, страстно и уводил наверх. Но потом Изабел стала замечать что-то почти неуловимое в языке его тела.

Это случилось, вероятно, раньше, чем она стала говорить о ребенке. Что-то было утрачено безвозвратно. Ни улыбка, ни секс, ни даже время вернуть это не могли.

Она ждала. И старалась. Старалась так сильно, что даже расплакалась, когда они занимались любовью. Эдвард покачал головой, прервался и ушел из дома. Вернулся только через несколько часов.

– Ты можешь лгать, но себе ты лгать не можешь, – всегда говорила тетя Лолли.

Изабел утроила усилия. В прошлом месяце она заверила Эдварда, что примирилась с их договором.

«Да, мне тридцать один год, я замужем десять лет и передумала иметь ребенка, – убеждала она себя мысленно. – В глубине души я считаю, что стала бы хорошей и любящей матерью. Но супружество для меня – главное в жизни. Заведем двух собак, как хочет Эдвард, больших, например, родезийских риджбеков или борзых. Попутешествуем по Италии, Индии и по американскому Западу – я давно хотела там побывать. Еще съездить в Африку на сафари… Нам будет приятно вдвоем. Только вдвоем. Пусть отношения в браке изменились, но я люблю мужа, мы выдержали это испытание».