Иногда ночью она вспоминала слова сестры в прошлое Рождество в гостинице в разгар их обычного спора, когда Изабел согласилась с мужем в какой-то мелочи.

– Боже, Изабел, ты хоть знаешь, какая ты без Эдварда? – воскликнула Джун.

Изабел действительно очень изменилась после гибели родителей. И теперь она начинала желать то, чего прежде у нее не было, – больших, изменяющих жизнь событий. Может, она была сильно напугана и потому позволила Эдварду одержать верх. Вот что из этого вышло. Ребенка не будет. Не будет топота маленьких ножек по дому. Глубоко в душе Изабел посчитала достаточным просто желать ребенка. Это показывало ее с хорошей стороны.

Ключи от машины врезались в ладонь. Изабел в который раз упрекнула себя: «Как я могла поверить, что все налаживается, если этим утром он сказал, что не поедет со мной в Мэн».

Эдвард никогда не упускал возможности поехать в Мэн навестить брата с женой и ее тетю Лолли, которую просто обожал. Но когда Изабел рассказала о странном звонке Лолли несколько дней назад о намерении тетки сделать важное сообщение, но не по телефону, а чтобы Изабел, ее сестра Джун и их кузина Кэт собрались за ужином в гостинице в пятницу вечером, Эдвард заявил, что поехать с ней не сможет. Встречи. Ужины с клиентами. Еще деловые встречи. В выходные.

– Я не могу завтра поехать, Изабел, – сообщил он утром. – Поезжай повидаться с родными. Ты ведь, кажется, давно у них не была. Оставайся на выходные или даже подольше.

«В последний раз я видела Лолли, Джун и Кэт минувшим Рождеством, – сообразила Изабел. – А сейчас август. Похоже, наша четверка может выдержать не больше двух встреч в год – на День благодарения и на Рождество. Эдвард сказал: „Оставайся на выходные… даже подольше…“ Он что, забыл, что во вторник у нас десятая годовщина?»

– Напомни, о чем таком важном собирается объявить Лолли? – спросил Эдвард, не глядя на Изабел.

Он больше ее не слушал. Изабел беспокоилась все время после звонка тетки. Та просила Изабел, ее сестру Джун и их кузину Кэт собраться в гостинице. Изабел решила, что тетя продает гостиницу «Три капитана». А если три девочки выросли в ней – Изабел с шестнадцати лет, – Лолли, самый несентиментальный человек на земле, возможно, посчитала, что объявить об этом нужно лично. Лолли сделает заявление тем же тоном, каким сказала бы, что сирень этим летом особенно душистая. Затем они все четверо займутся каждая своим делом: Лолли исчезнет в гостиной, где состоится киновечер для постояльцев, Джун усядется строить башни из «Лего» на заднем дворе вместе со своим сыном Чарли, чтобы избежать встреч со знакомыми в городе. А Кэт станет избегать… Изабел.

Изабел надеялась, что тетя продает свое заведение. Никаких счастливых воспоминаний ни для одной из них оно не хранило.

«Услышь меня. Прояви заботу. Посмотри на меня», – мысленно умоляла она Эдварда. Но внимание ее мужа сосредоточилось на айфоне.

– Лолли не сказала, – ответила Изабел. – Но могу поспорить, она собирается сообщить нам, что продает гостиницу.

Он рассеянно кивнул и посмотрел на часы, потом подхватил кейс и поднялся.

«Вот так? Никакого замечания? Никакой ностальгии по месту, где мы провели столько вечеров, лежа на просторном заднем дворе между вековыми дубами, глядя на звезды? Строя планы о том, сколько еще детей у нас… не будет… Никакого замечания. Ничего».

Изабел глянула на анонимное письмо, торчащее из ее сумочки. Перечла его. Затем положила обратно в конверт.

«Хотела ли я об этом знать? Некоторые жены смотрят на подобные „шалости“ сквозь пальцы. Но это могло быть ошибкой… „Мерседес“ прошлогодней модели. Кто-то, похожий на Эдварда, проскальзывающий в заднюю дверь. А если я точно узнаю – Эдвард меня обманывает, что тогда? Он станет просить прощения? Мы переживем это? Поклянется, что это была связь на одну ночь, что он любит меня? Только, похоже, он действительно охладел ко мне. И довольно давно. И может, даже не станет лгать по этому поводу».

Изабел могла смять письмо и сделать вид, будто не получала его или что оно предназначалось кому-то другому. Изабел закрыла глаза и опустилась на стул – ноги не держали.

«Не важно, что я сделаю, я должна знать!»

Время приближается к 18.30.

Изабел кинула прощальный взгляд на тесто для равиолей на деревянной доске, затолкала письмо в сумочку и через три минуты въехала на Хемингуэй-стрит. Дом 56 оказался последним – в греческом стиле, с монументальными пилонами. Изабел припомнила, что была здесь пару лет назад на собрании. Там обсуждали какой-то городской референдум.

«Кто же здесь живет?» Она пыталась это вспомнить, пока парковалась, не доезжая несколько домов, а потом торопливо шла вдоль этого строения к заднему двору. Сердце у Изабел колотилось как бешеное, дыхание вырывалось судорожными всхлипами.

«О Господи, вот он, навес для автомобилей, его просто невозможно увидеть с улицы. Только бы там не стоял черный „мерседес“», – молилась она про себя.

Но он там стоял.

Изабел резко выдохнула.

«О, Эдвард! Какой же ты негодяй!» – хотелось закричать.

Ярость, такая острая, что свело желудок, сменилась через несколько секунд печалью, какой Изабел не испытывала с того утра, когда проснулась и узнала, что родители погибли. Она прислонилась к стене здания, радуясь, что можно спрятаться за величественными вечнозелеными растениями.

«Как хорошо, что они скрывают Эдварда и его „мерседес“ от соседок. Кроме одной, разумеется».

Над раздвижными стеклянными дверями висела изъеденная дождями и ветром деревянная табличка с разноцветной надписью «Ченоуиты». «Ах да. Развязная Кэролайн Ченоуит и ее муж… Как его имя – не помню. Им за тридцать, у них ребенок – девочка трех или четырех лет, а при ней девятнадцатилетняя няня-ирландка с огромной грудью, тонкой талией и теплой, яркой улыбкой. Какая банальность. Эдвард трахает горячую ирландскую девицу, которая изучает английский язык, проживает в семье и нянчит за это ребенка хозяев».

Она закрыла глаза, сдерживая жгучие слезы.

«Поехать домой и делать вид, будто ничего не знаю, пока не решу, как быть? Прямо сейчас позвонить Кэролайн Ченоуит и сказать, что няня ее дочери спит с моим мужем и, вероятно, с мужем Кэролайн? Или ворваться в дом и застать их с поличным?»

На ватных ногах Изабел преодолела ведущие на террасу ступеньки, подошла к раздвижным стеклянным дверям и толкнула задвижку. Дверь открылась. Изабел шагнула внутрь и прислушалась. Приглушенные голоса. Доносятся сверху. Затаив дыхание, Изабел стала подниматься по устланной белым ковром лестнице, тяжело опираясь на перила. Сердце стучало так громко, что она удивилась, как это никто не выскочил из спален.

И в тот момент, когда она ступила на верхнюю площадку лестницы, из какой-то комнаты вышел Эдвард Макнил. На нем не было ничего, кроме расстегнутой рубашки.

С открытым ртом уставившись на Изабел, Эдвард побледнел. Ей показалось, он потеряет сознание. Попятившись, Эдвард ухватился за косяк.