Так что в этом смысле Франциска — вполне традиционная фигура. Подобно героям «романов воспитания», столь распространенных в немецкой литературе, она отправляется в странствие, которое дает пищу уму и воспитывает чувства. Менее чем за трое суток, на протяжении которых длится действие, она проходит школу жизни, сталкиваясь с людьми и обстоятельствами, о которых и не подозревала в своей прошлой жизни. Эмоциональное неприятие мира, в котором голый расчет оказывается выше любви и чувства достоинства, — состояние ее души, и оно не нуждается в псевдорациональной перепроверке аргументами типа: как могла эта разумная молодая женщина все бросить и умчаться Бог знает куда, сжигая за собой мосты? Если бы она заблаговременно позаботилась о деньгах и пристанище, если бы в ее поступке не было спонтанности, то это была бы героиня совсем другого романа совершенно другого автора. У Андерша «рыжая» бежит, ощущая «миг свободы», бежит без оглядки, она человек, который, как утверждается в «Вишнях свободы», Никогда не перестанет совершать попытки изменить свою судьбу.

Включенная в роман детективная линия, подводящая героиню к проблеме «непреодолимого прошлого», вызвала главный упрек критики. Однако, напомним, обращение Андерша к остро закрученному сюжету имело свой резон: автор в высшей степени интеллигентной и интеллектуальной утонченной прозы стремился стать более доступным для массового читателя, что и было достигнуто. А с другой стороны, разве не полна поистине детективных сюжетов сама жизнь, в которой тайно, а то и открыто действуют избежавшие возмездия преступники, расставляющие свои злодейские ловушки; в одну из них едва не попадает решительная, но все же недостаточно искушенная Франциска. Действие «Рыжей» не случайно перенесено в Италию. Образ этой страны как символ прекрасного края, противостоящего «немецкому убожеству», имеет давнюю традицию в немецкой литературе (творчество Гёте тому пример). Но андершевское восприятие, переданное им настроение ближе, пожалуй, к тому, что запечатлел великий немец XX столетия Томас Манн (новеллы «Смерть в Венеции», «Марио и волшебник»). Это не безоблачно-дивная страна, приют поэтического вдохновения, а столь же противоречивый, во многом трагический мир, где гармония природы, красота пейзажей контрастируете несовершенством человека, с болью и страданием. В еще большей степени образ Италии у Анд ерша навеян неореалистическим кинематографом послевоенной поры, который произвел ошеломляющее впечатление на зрителей всего мира, в том числе и бывшего Советского Союза. В «Вишнях свободы» Андерш прямо говорит о том влиянии, которое оказал на него итальянский кинематограф тех лет. Опустевшая, мрачноватая зимняя Венеция «Рыжей» не имеет ничего общего с красочными туристскими проспектами и рекламными открытками. Темная зимняя вода, пустынные улицы, пугающе негостеприимные дешевые отели с не-топленными номерами так не похожи на романтически сверкающий образ Венеции иллюстрированных журналов. Все это усиливает чувство неприкаянности, испытываемое героиней, которая к тому же оказывается жертвой устрашающих интриг, которые легко могут стоить ей жизни.

Венеция «Рыжей» — символ островного существования, оторванности от мира, но в то же время, как и в «Занзибаре», остров и море — синонимы независимости, свободы. Море для андершевских персонажей всегда притягательно, идет ли речь о суровых пейзажах севера, как в «Занзибаре», или о зимней венецианской лагуне, как в «Рыжей». В эскизных пейзажных зарисовках особенно ощутим тонкий артистизм андершевской прозы. Если бы он, как его жена Гизела, был художником, то наверняка прежде всего пейзажистом. Этот мастерский дар писателя соотносить философский подтекст скупых пейзажных зарисовок со смыслом действия и характерами персонажей проявится позднее и в романе «Винтерспельт». Здесь с неповторимым блеском раскрывается его способность передавать атмосферу событий через сочетание точной фактуры и загадочности «магического момента», волнующей недосказанности, всегда присутствующей в его прозе.

Уровень человечности андершевских героев нередко измеряется их отношением к живописи, музыке, литературе. Недаром человек, который играет такую важную роль в жизни «рыжей», — музыкант, скрипач. Один из самых запоминающихся и, несомненно, любимых автором персонажей — Шефольд в романе «Винтерспельт» — профессиональный историк искусства, тончайший знаток живописи, для которого пейзажи Арденнского леса 1944 года (действие разыгрывается накануне сражения в Арденнах) прочно сплетены с сюжетами полотен старых мастеров, и вся эта красота жизни и искусства вступает в непримиримый конфликт с трагическими событиями истории, с войной, в которой погибают картины и люди. Соединение напряженного сюжета с виртуозностью стиля (известный немецкий поэт и прозаик Энценсбергер говорит о «головокружительной виртуозности» андершевской повествовательной манеры) делает его произведения привлекательными для разных слоев читателей.

Дать более или менее наглядное представление о творчестве Андерша, подтвердить безусловное созвучие его стиля и мысли нашему времени вообще невозможно, не коснувшись хотя бы коротко романа «Винтерспельт», который другой его известный коллега, Вольфганг Кёппен, назвал «великим произведением», лишившим его «сна и покоя». Большинство немецких критиков сошлись на том, что это выдающееся произведение послевоенной литературы представляет собой своеобразный «контрпроект немецкой истории» XX века, созданный «сдержанным и своенравным автором». Если «Вишни свободы» были автобиографическим откликом Андерша на фашизм и войну, то «Винтерспельт» — это заново продуманный, эпически и эстетически по-новому осмысленный опыт собственной жизни и истории Германии военных лет. Автор исходит из того, что прошлое, согласно эпиграфу из Фолкнера, «не умирает»: оно «всегда остается с нами».

В художественных произведениях и в публицистике Андерша не раз встречаются слова «благо поражения». Он имеет в виду благо освобождения Германии и немцев от нацистской диктатуры, развратившей страну и доведшей ее до бесславного краха. Это выражение перекликается со строчкой из стихотворения другого известного немецкого писателя XX века, Эриха Кёстнера. «К счастью, мы побеждены…» — писал он о финале Первой мировой войны. Этот финал означал для немцев не только горечь военного поражения, но и возникновение реальной демократии — Веймарской республики, ставшей временем блестящего расцвета культуры, но, в силу множества исторических обстоятельств, столь чудовищно погубленной в 1933-м. Андерш всегда помнил об уроках Веймарской республики. Потому-то такой тревогой были проникнуты его послевоенные размышления о судьбах Германии, потому-то он оставался до конца верен демократическим принципам жизнеустройства, принципам добра, свободы и человеческого достоинства.

Sansibar

Oder der letzte Grund