Дрожа от возбуждения, залившего все его тело, Алексиус зашагал обратно к ореху.

Господь всемогущий, Син возвращался к ней!

Не зря его все же так прозвали[2]. Видя, с какой непринужденностью и ленцой он приближается к дереву, Джулиана сразу поняла, почему леди Леттлкотт шла ради него на огромный риск: она никогда не видела мужчину красивей. Но это и неудивительно, ведь они с сестрами жили довольно уединенно после того, как их отец умер, а дальний родственник отобрал титул вместе с любимым поместьем. И все же тайная надежда на удовольствие, порожденная одним лишь инстинктом, без участия разума, заглушила изначальный испуг.

Он был старше ее, лет двадцати пяти — двадцати шести. Резко очерченные скулы, нос и челюсти лишь добавляли лицу неземной красоты; смягчали черты разве что черные, длиною до плеч волосы: шляпы он не носил. Джулиана не сомневалась, что глаза его подчеркнут эту мужественную красоту, но чтобы убедиться в этом, ей придется посмотреть на него с близкого расстояния. Вскоре она смогла разглядеть, какая пухлая у него нижняя губа и какая глумливая насмешка кривит уголки его рта. Эти губы запросто могли склонить невинную деву — но не саму Джулиану, конечно, — к самому безнравственному поведению и даже мольбам о поцелуе. О небо, как же он высок! Крепкие мускулы соблазнительно поигрывали под дорогим смокингом и бежевыми брюками, носить какие мог лишь истинный джентльмен.

Мужчина подходил все ближе, и Джулиана залилась густым румянцем. Она не могла забыть, как нежно и страстно он касался леди Леттлкотт. Графиня мяукала, словно кошка, извиваясь в его жарких объятиях, а он все это время знал, что за ними наблюдают!

Даже в текучем полумраке блеск его глаз воспринимался как несловесный вызов. Уже не боясь выдать свое присутствие, Джулиана попыталась слезть с дерева, пока он был еще на безопасном расстоянии, но тут же вспомнила, что платье ее безнадежно зацепилось за сучковатые ветви.

— Ну что тут скажешь! Не каждый день доводится встретить лесную фею, — насмешливо, растягивая слова, процедил Син, приложив ладонь к изогнутому стволу дерева, которое наотрез отказывалось освобождать свою пленницу. Мужчину явно забавляла сложившаяся ситуация.

А сам он явно раздражал леди Джулиану.

С досадой сдув непослушный локон с глаз, она ответила:

— Вы прекрасно знаете, что никакая я не фея.

— Быть может, вы ведьма? Скажите, дорогая моя, правда ли, что источник ваших чар и вашей красоты — это лунный свет?

О, этот мерзавец, как справедливо заклеймила его леди Леттлкотт, явно наслаждался своим положением!

— Я не ведьма, — буркнула Джулиана сквозь зубы.

Страх постепенно прошел, когда она поняла, что Син не выдаст ее графине. Да, ей пришлось стать свидетельницей того, как этот негодный распутник балуется со своей замужней зазнобой, но вечерняя прохлада уже успела ее остудить. Она ужасно устала, а руки разболелись из-за необходимости цепко хвататься за ветви ореха. Меньше всего ей хотелось быть осмеянной.

— Уходите! — потребовала она, опустив глаза.

Выдержав ее взгляд, Син как следует рассмотрел ее тело, особое внимание уделив беззащитным ногам. Он видел ее чулки и подвязки, но самое страшное — взору этого растленного человека открывались несколько дюймов обнаженной плоти левого бедра! Таких укромных уголков ее тела не видел никто, разве что родная мать, да и то много лет назад.

Уловив ее раздражение, Син вздохнул.

— Ну что ж! Придется оставить вас наедине с лунным светом и вашим волшебством… — Стоически снеся отказ, он уже собрался было уйти, когда она остановила его криком:

— Погодите же, ради всего святого! — хотя сама понимала, что обращаться в данном случае уместней к пособникам дьявола. — Я вынуждена просить вас о помощи. Я в ловушке! — И чтобы продемонстрировать, насколько серьезна ее проблема, Джулиана гневно пнула дерево ногой.

Судя по нахальной ухмылке, расплывшейся на его лице, из огня она попадала прямиком в полымя.

— Да уж, в ловушке. Лучше и не скажешь.

И это она показалась ему попросту симпатичной? Да эта белокурая ведьма была писаной красавицей! Все прелести, что восхитили Сина издалека, вблизи сумели даже превзойти его ожидания. Ухватившись за массивную скамейку, он придвинул ее к стволу вплотную и, став на нее, начал взбираться на дерево, опираясь на сучки и ветви. Если бы она так не сердилась из-за его слов и собственного затруднительного положения, он едва ли поборол бы соблазн коснуться ее щеки — проверить, так ли нежна ее подобная цветочному лепестку кожа, как ему показалось.

Но вместо этого он вынужден был сосредоточиться на ее ногах — и, право слово, многие были бы не прочь очутиться на его месте. Бедолага умудрилась запутаться юбками в ветвях, тем самым открыв алчущему взгляду Сина свои икры и нежные бедра, дарящие томительное обещание. Он едва заметно похлопал ствол дерева, словно бы благодаря за столь удачную поимку. Если бы он знал, что его ожидает, то прогнал бы Эбби гораздо раньше и вплотную занялся бы очаровательной дикаркой.

Не устояв перед соблазном, он таки провел ладонью по ее ноге, но девушка завизжала, как будто он причинил ей боль. Такая бурная реакция несколько охладила его пыл. Эта блондинка, кем бы она ни была, по всей вероятности, еще не привыкла к мужским прикосновениям. Или же принадлежала другому, хотя эта версия Сину, конечно же, не пришлась по душе. С другой стороны, ему не раз удавалось обойти такое препятствие — если, само собой разумеется, возникало желание.

А сейчас желание, несомненно, возникло.

— Осторожно, дорогая моя. Сейчас сюда сбежится весь дом, а лишние свидетели нам ни к чему. — Син умолк, дожидаясь ответа.

Она неуверенно кивнула.

— Вот и умница, — мягко сказал он, словно бы увещевая строптивую кобылу. Нагнувшись, чтобы получше рассмотреть ее ноги, Син услышал, как она непроизвольно ойкнула. Чертыхаясь себе под нос, он уставился на рваные чулки и капельки крови, проступившие из царапин. — Господи, что же вы натворили! — пробормотал он. Нога у нее, должно быть, так же болезненно ныла, как и его разодранная графиней шея. — И стоило ранить себе ногу ради такой ночной шалости?

— Ночной шалости?

Син отвернулся, чтобы она не заметила его ухмылки. Возмущение девушки не только разогрело кровь ей самой, но начинало понемногу горячить и его — во всяком случае, отдельные части тела. Наверняка эта древесная колдунья злилась из-за того, что он смеет отчитывать ее, когда сам попался на проказах с чужой женой. «А интересно, — подумал он, — что бы она сказала, если б я признался, что напрочь забыл об Эбби, стоило мне поймать ее взгляд в густой кроне?» Неверной рукой он коснулся ее ноги. Интересно, как бы она отреагировала, если бы в этот самый момент он опустил голову и стал орудовать языком в ее подколенной впадинке?

Алексиус с трудом сдержал смешок.