С этими словами он ослабил свою хватку, и ночная прохлада смыла то тепло его объятий, какое ей удалось украсть. Она обхватила себя руками.

— Мне пора.

Син сделал шаг и махнул в сторону деревянной скамейки.

— Или же вы можете остаться и рассказать, зачем прятались на ореховом дереве Леттлкоттов.

Джулиана лишь усмехнулась, услышав это возмутительное предложение. Столь неординарная встреча едва ли располагала к откровенности. Тогда почему же искушение задержаться в саду было столь велико? Поморщившись, она мотнула головой.

— Меня там ждут родные. К тому же графиня может вернуться.

И Джулиана пошла прочь, позволив сумеркам поглотить ее силуэт.

— Эбби принадлежит Леттлкотту, — тихо вымолвил Син, — а не мне.

— Полагаю, будет нелишним напомнить ей об этом в следующий раз, когда она возьмется расстегивать пуговицы на ваших брюках, — огрызнулась Джулиана — и тут же раскаялась. Она готова была отрезать свой невоздержанный язык!

Грудной, низкий смех Сина, казалось, окружил ее со всех сторон. Этот звук проникал ей в самое сердце, хотя она специально ускорила шаг, чтобы разделявшее их расстояние увеличилось.

Вслушиваясь в шаги беглянки, Алексиус качал головой, словно не мог поверить в ее глупость. Удаляясь от него на такой безумной скорости, она, чего доброго, сломает себе лодыжку! Он мог бы заверить колдунью, что не намерен ее преследовать. Она, не исключено, могла бы ему поверить.

Разумеется, это была бы наглая ложь.

Вернувшись к скамейке, он присел на корточки и внимательно осмотрел клочок земли под сенью ореха. Где же оно? Вот. Алексиус поднял забытое белое перышко и поднес его к глазам.

Ничем не примечательная пушинка. Абсолютно. И тем не менее он спрятал ее в крохотный кармашек своего жилета.

Только тогда он вспомнил, что обидчивая волшебница не назвала себя.

Впрочем, неважно.

Тайна имени станет частью той чувственной игры, в которую они сыграют вместе. Все женщины рано или поздно переставали ему сопротивляться.

Кивнув коренастым охранникам, отворившим перед ним двойные двери, Алексиус вошел в клуб «Нокс» — одно из самых злачных мест Лондона. Закрытый клуб этот, расположенный по адресу Кинг-стрит, 44, как раз между Ковент-Гарден и частными клубами Сент-Джеймса, был настоящим гнездом разврата; члены его каждую весну исправно снабжали ton свежими сплетнями.

Будучи одним из основателей клуба, Алексиус нередко оказывался в эпицентре многочисленных скандалов, и неудивительно — в его роду мужчины издавна славились своими дебошами.

— Добрый вечер, лорд Синклер, — почтительно склонил голову Берус, распорядитель заведения, снимая с плеч Алексиуса черный плащ и передавая его поджидавшему рядом лакею. — Мы и не думали, что вы сегодня пожалуете.

Алексиус вручил прислужнику свой шелковый цилиндр.

— Планы на вечер неожиданно изменились. — Лихая музыка и восторженные вопли разошедшихся игроков манили его за запертую дверь. — А у нас, похоже, аншлаг.

Здание, возведенное восемьдесят пять лет назад, некогда принадлежало бабушке нынешнего герцога Хантсли. Умирая, та завещала дом и все его внутреннее убранство любимому внуку. Шесть лет спустя герцог — или просто Хантер, как его называли друзья, — великодушно предложил учредить в унаследованном доме небольшой клуб только для своих. Совместными усилиями Сина и нескольких его приятелей обветшалую постройку отремонтировали — и на Кинг-стрит открылось весьма элегантное, пускай и окутанное дурной славой, место для собраний. Идея пускать на первый этаж гостей и потенциальных кандидатов на членство родилась в голове у Фроста — графа Чиллингсвортского, не всегда блиставшего сообразительностью. Семеро основателей дали свое согласие, и все эти годы доход от азартных игр и продажи спиртного пополнял казну клуба, позволяя выплачивать жалованье прислуге и содержать громадное помещение.

— Людей, конечно, больше, чем обычно по субботам, но мы справимся, милорд, — заверил Берус. Достав из кармана жилета ключ, он вставил его в скважину и резко провернул искусно выплетенный бант. — Как вы сейчас убедитесь, не только у вас неожиданно изменились планы на вечер.

Управляющий открыл дверь, над которой висел прямоугольный витраж с латинским изречением «Virtus Deseritur», — что в переводе значило «Добродетель забыта». Витраж этот преподнесла в дар чья-то давняя любовница, хотя имя проницательной вдовы никто не помнил. Со временем фраза заслуженно стала девизом клуба.

Наверху располагалась святая святых — пристанище Греховных Лордов: так их семерку прозвали много лет назад вследствие неудавшегося розыгрыша. Авторство принадлежало разгневанным жертвам — великосветским деятелям; Алексиусу и его друзьям хватило извращенного чувства юмора, чтобы с гордостью принять это звание.

Пускали наверх далеко не всех: за этим следили Берус и его помощники, получая за службу весьма щедрое вознаграждение.

— Вам еще что-нибудь угодно, лорд Синклер, или я могу вернуться к своим обязанностям?

— Ступай.

Поднимаясь по лестнице, Алексиус услышал, как внизу скрипнула тяжелая дубовая дверь и металлическая защелка, лязгнув, вошла в паз. Сверху доносился знакомый стук — это сталкивались шары, сделанные из слоновой кости, а на пороге зала его приветствовал громкий смех — как мужской, так и женский.

В тот вечер присутствовали лишь четверо из семерых основателей клуба. Рейн, упорно игнорировавший скучные ограничения, которые накладывал титул графа Рейнекортского, лежал на диване в компании двух девиц. Вейн, граф Вейнрайтский, тискал на другом диване какую-то милашку, а Сейнт, маркиз Сейнтхилл, и Фрост, граф Чиллингсвортский[3], методично перемещались вдоль периметра бильярдного стола в центре зала.

Чесанув густой черной шевелюрой по спинке дивана, Рейн, вслед за всеми остальными, уставился в дверной проем — и недоумение на его лице вмиг сменилось искренней радостью.

— Син! Черт возьми, быстро же ты управился! Мои соболезнования.

— Добрый вечер, господа… и дамы, — сказал Алексиус, усаживаясь в кресло с левой стороны дивана. — Берус сказал, у нас сегодня аншлаг.

— Похоже, что так, — ответил Сейнт, не отрывая взгляда от бильярдного стола. Судя по его тону, все, что происходило внизу, мало его волновало.

Рейн пробормотал что-то на ушко блондинке, и та смущенно захихикала. Поймав на себе нечаянный взгляд Алексиуса, граф перевел свои синие глаза на него: