— Я же сказала, что в это время привыкла спать, — повторила Инна ледяным тоном, — уже, между прочим, час ночи. Кстати, если вы не расслышали, я еду в Питер работать.

— А я — так, по Невскому погулять! — вдруг с пьяным нажимом обиделся мужчина. — Между прочим, я тоже в командировку. Ты уже должна была это просечь. Хотя если ты, Инночка, назначишь мне на завтра свидание в культурном месте… Шучу, шучу, — поспешил он ретироваться, с удивлением поймав на себе взгляд Инниных потемневших от гнева глаз.

Не обращая ни малейшего внимания на ее возмущенные вздохи, мужчина извлек из портфеля «набор командированного». Там была нарезка «брауншвейгской» колбасы и сыра, белый батон в целлофане, тоже нарезанный тонкими ломтиками, и плитка шоколада «для дам-с». Разумеется, в центре всей композиции сразу же оказалась бутылка водки с пластиковыми стаканчиками.

— Ну, Иннок, как натюрморчик? — нагло похвалился тип.

— Послушайте, я сейчас проводницу позову! — пригрозила Инна. — И вас оштрафуют. А я потребую, чтобы меня перевели в другое купе. Вообще в поездах, как я погляжу, до сих пор творится форменное безобразие! Писали ведь, что где-то уже ввели женские и мужские купе. Так нет же, как всегда, одна показуха. Видно, в России-матушке мы никогда не сможем путешествовать цивилизованно. Всегда одно и то же! Водка, оглушительный храп, запах пота, вонючие мужские носки…

— Женщина, не надо грязи! — окончательно обиделся попутчик. — Перед отъездом я принял душ и надел чистое белье. Мечтал, чтобы в купе оказалась достойная дама, и мы культурно провели бы с ней время. Фурий мне и на службе хватает. Хотя, если по правде… Ты неплохо выглядишь, Иннулька. Гнев тебе к лицу. К тому же москвичка. Угадал-с? Вон как закипела! Терпеть не могу манерных питерских баб, они все какие-то надменные и замороженные!

— Что ж, не хотите выходить из купе, Владимир Ильич, и черт с вами! — объявила Инна.

— О, у нас и стриптиз заказан! — притворно оживился гигант. — Бонус жэдэ компании!

— Пошел вон! — зашипела Инна и резво сиганула на верхнюю полку над его головой. Хорошо, что оттуда не будет видно этого мерзкого типа. Подстегиваемая страхом и отвращением, она запрыгнула наверх так легко, словно все последние годы занималась спортивной гимнастикой и брусья были ее коньком.

Мужик восхищенно присвистнул.

— Сегодня я так не смогу, детка, — виновато признался он. — Так что тебе придется всю ночь скучать в одиночестве.

Инна стянула через голову свитер и, оставшись в черном кружевном бюстгальтере, напялила на него черную футболку с хвастливой надписью «Супервумен». Затем, бесшумно стянув под одеялом джинсы и колготки, закрыла глаза и попыталась уснуть.

Но не тут-то было. Поезд тряхнуло, и голова попутчика со всего размаха стукнулась о верхнюю полку.

— Эй, господин пьяница, нельзя ли осторожнее! — возмутилась Инна.

— О, черт, сколько водки зря пролил. — Мужчина тихонько выругался, а Инна почувствовала вокруг резкий запах спиртного.

— Может, хватит! — потребовала она. — И так в купе закусывать пора. А завтра всем рано вставать.

— Не волнуйся, Иннок, я же ее как снотворное потребляю. Еще несколько капель и… Вдруг тебе повезет, и я громко захраплю? Кстати, а ты к кому едешь?

— Так, в один небольшой питерский музей, в творческую командировку, — соврала Инна.

— А, «в Греческом зале, в Греческом зале!», — обрадовался попутчик. — Ну, тогда мы с тобой там точно не встретимся. Мне-то некогда по музеям прохлаждаться. У нас, менеджеров среднего звена, служба и опасна, и трудна. Хочешь, завтра помогу сумку до метро донести, трепетная «мышь белая»?

— Не стоит, меня встречают.

— Сказочница! Какой псих притащится на вокзал в семь утра? — не поверил мужчина.

— Изольда приедет, я ее знаю.

— С Тристаном? — спросил мужичок и сам громко заржал над своей немудреной остротой.

— Нет, одна, — сухо отрезала Инна и отвернулась к стенке.

Попутчик наконец допил свое «снотворное» и громко захрапел.

Инна лежала на верхней полке, отвернувшись лицом к стене, и старательно притворялась спящей. Слезы Ниагарой текли по ее лицу. Сна не было ни в одном глазу. Она лежала, вспоминала год за годом свою не слишком счастливую жизнь и беззвучно всхлипывала. Вначале — бестолковое раннее замужество, впрочем, это был не брак, а одно сплошное недоразумение, и секс между супругами прекратился, почти не начавшись, так что развелись они практически автоматически. Эта история обожгла ее настолько, что всю последующую жизнь Инна подсознательно выбирала для романов лишь глубоко женатых мужчин. Или тех, с которыми никогда не получится создать семью.

Она вспомнила всех своих любовников. Давних и не очень. За всю жизнь их набралось в копилке памяти не так уж и много. Они были молодыми и средних лет, худыми и толстыми, но почти все — высокие и довольно симпатичные. Инна вспомнила слова маминой подруги Валентины Павловны: «У женщины может быть любой муж, даже коротышка-замухрышка, а вот любовников она всегда выбирает со вкусом, потому что не для быта, а для души».

Инна сделала им всем «перекличку» поименно, как на армейской утренней поверке. Результат был неутешительный. В который раз она убедилась: ни с одним из тех мужчин она не смогла бы прожить бок о бок, в одной квартире, дольше недели. Да и сейчас, если честно, ее ждал дома не тот и не там. Нить, связывавшая ее с Москвой, была бы совсем хрупкой, если бы не мобильник. Если что…

«Интересно, что?» — с опаской подумала Инна.

Так вот, если что, можно послать эсэмэску лучшей подруге Машке. И тут же получить от нее дельный совет. Подруга, словно опытный врач-психотерапевт, всегда находит единственно необходимые слова. Впрочем, что там мобильник! Вот бы взять Машку с собой в Питер… Инна быстренько расправилась бы со всеми делами, и они рванули бы куда-нибудь за город. Например, на экскурсию в недавно отреставрированный Константиновский дворец. Посмотрели бы на знаменитую коллекцию Ростроповича-Вишневской, о которой столько трезвонили по телеящику. Но разве Машку куда-нибудь вытащишь? С утра до ночи торчит на работе, а все выходные драит до блеска свою и так стерильную квартиру. Иногда Инне казалось, что и мужа Макара Машка во время генеральной уборки отдраивает капитально: железной губкой с моющими средствами. Во всяком случае, по собственной квартире ее благоверный передвигался с опаской, словно по музею. Даже на лестницу ему не разрешалось выходить в «музейных» тапочках. И что удивительно, Машке никогда не хотелось расширить границы своего тесного чистенького мирка, она не любила путешествия. А Инна — наоборот. Всю жизнь в ней жила бойкая безбашенная репортерша. И в зависимости от обстоятельств эта особа то распрямляла плечи и нагло брала над ней верх, то сидела тише мыши в дальнем уголке ее души, терпеливо дожидаясь своего часа. А если очередная репортерская авантюра Инки заканчивалась провалом, то Машка находила мудрые слова, дающие силы жить дальше и побороть сознание собственного ничтожества. Однажды Машка напечатала в своем дизайнеровском центре визитки для Инны. На мерцавших картонных карточках, случайно повернув их к свету, Инна прочитала надпись «Супервумен». Кстати, черную футболку с такой же надписью, в которой Инна сейчас лежала под казенным одеялом, подарила ей на день рождения тоже любимая подруга. В общем, Машка — это Карнеги в джинсах!