дома, я крикнул ей: «Собирайся, мы уезжаем». Видимо, выражение моего лица было таким, что она не задала вопросов. Хозяйка встретила нас с улыбкой и плошкой супа в руках. Я прошагал мимо, будто не заметил ее.

Мы были готовы менее чем через полчаса. Признаться, собирая рукописи и раскладывая вещи по чемоданам, время от времени я с надеждой поглядывал в окно: не возвращается ли хозяин? Периодически надежда сменялась таинственным страхом. Хотя чего бояться? Я был ему совершенно безразличен. В тот же день мы с женой уехали из Японии навсегда.

Озарение, которое снизошло на меня и повергло в благоговейный ужас, останется со мной до конца дней. Никогда прежде в моей жизни не происходило ничего более фантастического, чудесного и досадного. Вероятно, более и не произойдет. Чем дольше я живу, тем очевиднее мне становится, что через годы, через тысячи километров, на разных языках эти двое говорили не со мной, но друг с другом – англичанин, лицо которого я помнил до мельчайших деталей, и японец, черты которого вживую никогда не видел, хотя изображения этого человека, написанные моей женой, украшали каждую комнату моего дома.

– Ты что, наблюдаешь за мной?

– Да.

– А зачем?

– Есть вещи, которые мы просто должны делать, не задаваясь вопросами «почему?» или «для чего?».

– Но как же можно об этом не спрашивать?

– В подобных вопросах нет смысла. Тебе все равно никто не ответит.

– Даже ты?

– Я в первую очередь.

– А если со мной что-нибудь случится, ты сможешь вмешаться?

– Конечно смогу.

– Ты вмешаешься? Я могу быть спокоен?

– Ни за что. Что бы ни произошло, я пальцем не пошевелю.

– Но почему?

– Я слишком занят.

– Ты что наблюдаешь не только за мной?

– Только за тобой.

– Чем же ты тогда занят? Ты делаешь что-то еще?

– Разумеется.

С годами я убедил себя, что оба собеседника были, так сказать, «не от мира сего». Причем в самом буквальном смысле. Их занесло откуда-то… из другой реальности. А ведь когда случается такое, на новом месте пребывания гость может оказаться могущественным божеством. Или же, наоборот, бог иного мира, объявившись среди нас, будет всего лишь заурядным человеком.

В любом случае, вероятно, я был задуман и создан лишь как средство для разговора этих двух божеств. Или бога с человеком. Или двух обычных людей. Так или иначе, но более никакой загадки в этой ситуации, ставшей моей судьбой, не осталось. Все было ясно как день. Впрочем, нет… Одно обстоятельство так и не давало мне покоя. Из-за несвоевременного чиха я не мог взять в толк, при чем здесь примула.

Режиссер

«Мне кажется, мысль о том, чтобы стать театральным режиссером, была самой первой идеей, пришедшей в мою голову…» Положа руку на сердце это, конечно, неправда. Так, попросту, не может быть. Зато как звучит! Я бы очень хотел, чтобы будущий биограф начал мою историю этими словами, потому не устаю произносить их снова и снова. Пока я повторяю сию мантру лишь себе под нос, но надеюсь, когда-нибудь представится случай сказать их во всеуслышание после триумфального спектакля в «Пале-Рояль», театре «Анджело» или «Коммунале», на Королевской сцене или в «Олд Вик»…

Начиналось все достаточно многообещающе. Минуя в своем рассказе неизбежные стадии дошкольной и школьной самодеятельности, я с блеском поступил в университет на режиссерский факультет. От обсуждения подробностей своих студенческих лет тоже уклонюсь – все было как у всех, только значительно ярче и успешнее. Педагоги почти единогласно называли меня лучшим учеником курса. Говорили, что я их надежда, а некоторые даже связывали со мной чаяния всего «современного театра». Бытие намекало, будто все идет к тому, что я получу диплом «cum laude»[1], но именно на этапе моего выпускного спектакля произошли события, на которых стоит остановиться подробнее.

В отличие от однокурсников, я не собирался тратить время на робкие поделки и эксперименты студентов-драматургов из нашего же университета. В конце концов, кто, как не я, должен был ставить великие пьесы? Вопрос состоял, по сути, в выборе между Шекспиром и Еврипидом. Не мудрствуя лукаво, я набросал на бумаге оба спектакля и принялся показывать свои идеи педагогам, чтобы они помогли мне определиться. Многие, как водится, расточали похвалы. Кто-то отмечал одну или другую задумку, остальные утверждали, что прекрасны и оригинальны обе. Все бы закончилось быстро и без проблем, если бы не мой любимый профессор актерского мастерства, выслушавший меня чрезвычайно внимательно, но было видно – что-то его смущает. Впрочем, и сам он свою озадаченность не скрывал, но, как ни странно, добиться от него вразумительного ответа о том, в чем же дело, мне так и не удалось. Профессор юлил и уклонялся. Быть может, он не хотел меня обидеть? С другой стороны, скорее всего, я выдаю желаемое за действительное, и нечто совсем иное мешало ему высказаться. Учитель нехотя обволакивал меня нейтральными, ничего не значащими формулировками, пока наконец не заявил: «Вы – очень одаренный человек… Вам обязательно нужно поговорить с М. Он поможет со спектаклем и все объяснит».

Я не мог поверить… Поговорить с самим М.! Почему эта мысль прежде не приходила мне в голову?! Во-первых, я не думал, что он еще жив. Точнее, не так… Имя М. было для меня свято до такой степени, что, пожалуй, я вообще никогда не воспринимал его не только как реального человека, но даже как своего кумира. Он был запредельным, мастером из иного измерения, тогда как мои тогдашние идолы, даже те, что уже отошли в мир иной, представлялись куда более близкими и достижимыми.

Когда-то М. преподавал в нашем университете. Ходили слухи, что у него была какая-то своя школа, хотя никаких книг он не писал и «системы» не формулировал. С другой стороны, авторские методы принято приписывать любому большому мастеру, ставшему легендой. А М., вне всяких сомнений, уже давно был ею. Его спектакли гремели по всему миру еще во времена юности моей мамы, которая и передала мне свою любовь к театру.

Теперь же внезапно выяснилось, что он совершенно реален, жив – и вдобавок мы скоро увидимся! Признаться, уже давно я не испытывал такого волнения перед встречей с кем-либо. Скрывать его было выше моих сил.

М. оказался вполне активным и бодрым еще стариком. Он непрерывно говорил и при этом довольно торопливо расхаживал по комнате, хотя признался мне, что из дома уже давно не выходит. Почему – я так и не понял.

С порога мастер поразил меня