— Да! — прерывает Гуреева Лисин. — Руслан Львович! Набирайтесь мужества. Гуреева придется немного потерпеть. Правда, уже недолго.

— Назло вам двоим супостатам постараюсь жить вечно.

Здесь Гуреев нарочито громко начинает петь: «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым».

— Палата, увы, у нас одна такая, — пытается не замечать выходок Гуреева Лисин. — Зато, Руслан Львович, вот занавесочка. И окошко рядом. В случае чего вот кнопочка. Нажимаете — и я уже тут! Надеюсь, вы будете довольны. В общем, располагайтесь.

— И сколько мне здесь «располагаться»? — во второй раз прорезывается Маракин. — За занавесочкой с кнопочкой. Да еще с этим неунывающим дистрофиком.

— К операции практически всё готово, — рапортует главврач. — Оснащены по высшему разряду. И хирург мирового класса. Кольцов. Он таких пересадок более сотни проделал. Все успешно. И вы молодцом. Сердце великолепное, давление в норме. Одно лишь «но», Руслан Львович. Группа крови у вас редкая больно. Но ищем донора всем миром. Все каналы подключены. Думаю, неделька, максимум другая. Не больше!

— В общем, Руслан Львович, те же два понедельника, не больше. — Как бы про себя бурчит Гуреев. — И под Шопена вон туда. Левее будущего газона со скамейкой.

— Типун тебе на язык, — уже серьёзно злится Лисин. — Ну и пациент попался. Хоть в райздраве надбавку за вредность требуй.

— Ещё надбавку за жадность и за подлость попроси — дадут, — не унимается Гуреев. — Скажи, что со мной согласовано.

— Да, у тебя, Гуреев, и тут, похоже, всё безнадёжно, — крутит пальцем вокруг виска Лисин. — Ладно, Руслан Львович, пойду с Кольцовым переговорю. Пусть к вам заглянет — познакомится. И, как говорится, Руслан Львович, — до свидания, Нефедов — до свидания. — Машет им рукой. — Гуреев — прощайте! — Делает «козу» в сторону Николая и уходит.

* * *

Ординаторская больницы. Полная противоположность кабинета у главврача. Покосившаяся вешалка, царапаный письменный стол с оторванной дверцей тумбочки, ободранные стулья. В углу маленькая со сколами фаянсовая раковина. На подоконнике посвистывает допотопный электрочайник.

Кольцов за столом рассматривает рентгеновские снимки. Входит Лисин.

— Отлично, Сергей Иванович. Вы, как я понял, «фотку» маракинскую штудируете? Он, кстати, уже в палате. Как освободитесь, зайдите к нему, познакомьтесь.

— Хорошо, Степан Андреевич, зайду. — Кольцов подходит к окну, выключает чайник. — Кофе хотите? Растворимый, правда.

— Налейте чашечку.

Кольцов достаёт из тумбочки банку кофе, сахар в крышке от стерилизатора и две чашки. — Только это не Маракин. Нефёдовский снимок. Удивительный случай. Как на шампур для шашлыка, сердце насадили. С одной стороны, не повезло пацану, что ребро так сломалось. С другой стороны, ещё полсантиметра — и каюк. Как его так угораздило?

— Машина сбила. Иномарка какая-то крутая. Вот три месяца искусственно брадикардию поддерживаем. Любое учащение сокращений — и еле-еле из фибрилляции выводим. Ему даже садиться нельзя. Три раза уже остановка сердца была. Не знаем, что с ним и делать.

— Тут только донор. — Разлив по чашкам кипяток, Кольцов продолжает внимательно изучать рентгеновский снимок. — Родное, пожалуй, уже не восстановишь. Достучало бы хотя бы до трансплантации.

— Не достучится.

— Почему, Степан Андреевич?

— Ну, во-первых, у него тоже четвертая, резус отрицательный. — Лисин брезгливо рассматривает чайную ложку, морщась, нюхает банку с кофе. — Беда какая-то! В одной палате двое с четвёртой. Никогда такого не было. Хоть в книгу Гиннесса заноси. Парадокс!

— А во-вторых? — прерывает главврача Кольцов.

— А во-вторых, и в-третьих, и в-десятых. — Лисин с одинаковой неприязнью смотрит то на банку с кофе, то на хирурга. — Меньше чем за двадцать тысяч баксов нам никто донора не даст. А у Нефедова мать-одиночка. Литературу в школе преподает. Комната в коммуналке. Какие тут баксы?! Ладно, давайте на Маракина переключаться. Этот хоть бриллиантовую почку проплатит.

— У кого кошелёк, тому и жизнь! Почти разбойничий лексикон. Медицина наша хваленая!

— Страховая, Сергей Иванович. Страховая! Рынок! Ничего не поделаешь. — Лисин всё никак не может определиться с кофе.

— Нагнали страха. И рынка тоже. — Кольцов берет со стола и внимательно изучает снимок Маракина. — А что на него переключаться. Типовка. Даже неинтересно. Везите почку, и вопросов не будет.

— Он сразу обе требует. Может, уважим пациента?

— Пусть хоть пять требует, — отрезает Кольцов. — Но это уже, как говорится, без меня.

— Хорошо, Сергей Иванович. Я ведь тоже понимаю. Риск не оправдан.

— И риск в том числе, — отчасти поддерживает Лисина Кольцов.

— Вот вы ему, Сергей Иванович, сейчас это и объясните. Вам он поверит. Тем более что и экономия получится. Вместо двух за одну почку платить придется. — Решительно отодвигает от себя чашку с кипятком.

— Объясню. — Кольцов вновь берёт в руки снимок Нефёдова. — И про экономию тоже. Пусть он на эту экономию мальчишке сердечко донорское оплатит. То на то и выйдет.

— Во-первых, не выйдет. Сердце на порядок дороже. А потом, Сергей Иванович, с Русланом Львовичем про это лучше не надо! Не тот клиент.

— Ничего. Тот не тот. За спрос денег не берут.

— Моё дело предупредить. — Лисин опять явно недоволен. — Ладно, идите, я чуть позже присоединюсь. Надо пару звонков в горздрав сделать. Пусть анестезиолога ищут.

— Хорошо. Пойду к вашему Маракину знакомиться. Заодно и пацана осмотрю. И кто там ещё?

— Гуреев. Но там смотри не смотри, — машет рукой Лисин.

— Да, увы! Там, действительно, всё без вопросов. Никак привыкнуть не могу к этому.

— К чему — к этому?

Кольцов пристально смотрит на главврача, затем недоуменно качает головой.

— Когда понимаешь, что помочь не можешь. Вот к чему! — Кольцов встаёт, подходит к раковине и выливает содержимое чашек.

— Понимаешь, но не привыкаешь! — бросает скорее в коридор, нежели Лисину, Кольцов и выходит из ординаторской.

* * *

Та самая палата интенсивной терапии. На стуле рядом с Сашиной кроватью женщина лет сорока-сорока пяти с добрым интеллигентным лицом и грустными карими глазами. Что-то ласковое и ободряющее шепчет она сыну, иногда мокрым полотенцем утирая капельки пота с его бледного лица. За занавеской Гуреев и Маракин увлеченно играют в карты. Судя по азартному выражению глаз, игра носит нешуточный характер. Бесшумно приоткрывается дверь. В палату тихо входит Кольцов и с интересом прислушивается к разговору картежников.

— Сливай воду, Русланчик. — Всё так же, не расставаясь с капельницей, Гуреев поудобнее устраивается в ногах Маракина. — Мы эту твою червовую даму, на старшую медсестричку нашу так похожую, чтоб ей пусто было, тузишкой шлёпнем. Нечего на валетов зариться! Туз же главнее. Да, Маракин?