Не глядя на Лисина, Кольцов выходит из ординаторской, громко хлопнув дверью.

* * *

Палата интенсивной терапии. Маракин за плотно прикрытой занавеской смотрит телевизор, поигрывая дистанционным пультом.

Гуреев неподвижно лежит на кровати, укрытый до подбородка одеялом. Лицо измождено до предела. На голове влажное полотенце. Явно хуже состояние и у Саши Нефедова. Глаза провалились. На лбу испарина. Сухие, потрескавшиеся губы.

Гуреев чуть приподнимает голову:

— Ты как? Сашок?

Голос слабый, еле слышный:

— Пока жив, дядя Коля.

— И правильно! А жмот тот криминальный? — Гуреев кивает в сторону занавески.

— Тоже пока жив, дядя Коля.

— А вот это неправильно! Хотя то, что «пока», уже малёха обнадёживает!

Маракин чертыхается и увеличивает громкость телевизора. Палата наполняется стонами девиц и прочими звуками, свойственными выбору «кина» Маракина.

— Ну, Маракин, ты даёшь, — оживает Гуреев. — Эротоман на гемодиализе! Смотри, не перенапрягись с прописькой. Утка бы не треснула. Жалко птичку.

Маракин демонстративно делает звук еще громче. Гуреев, с трудом дотянувшись до лежащего под кроватью тапка, швыряет его через верх занавески. Тапок попадает точно в плеер. Тот с грохотом падает на пол. Стоны и вздохи прекращаются, и телевизор переключается на один из местных эфирных каналов. Передают дебаты кандидатов на пост мэра района. Действующий мэр Анатолий Ильич Кручилин против кандидата от «Единой России» Сергея Ниловича Барасова.

Кручилин:

— …Зачем же всё грязью-то поливать? Давайте поговорим объективно, с цифрами в руках. Хотя бы о развале здравоохранения, как вы изволили выразиться. У вас лишь лживые слова, а за мной конкретные дела и официальные цифры. Вот вы заявили, что у нас в районе плохо со стационарами. Но на самом-то деле количество койко-мест в больницах увеличилось на целых тридцать шесть процентов! В результате почти в два раза снизилась детская смертность! Кстати, и общая смертность тоже упала. Это статистика! Это точные проверенные данные! А не ваша брехня! У нас в регионе среднестатистическая женщина доживает до семидесяти семи, а мужчина до шестидесяти восьми лет. И это так!

Барасов:

— А вы-то здесь при чём, мэр Кручилин?

Кручилин:

— А вот тут я с вами, Барасов, абсолютно согласен. Это не заслуга лично Кручилина. Это стало возможным благодаря слаженности усилий всех ветвей власти, титанической работы наших замечательных врачей, наших медсестёр. Вот кого мы должны благодарить. А не обижать их, не смешивать с грязью. Сами-то вы на что способны? А, Сергей Нилович? Кроме партийной работы, ничего больше и делать не умеете. А в мэры ох как хочется!

Слышны аплодисменты в студии.

Гуреев тоже аплодирует, затем подводит свой итог прениям:

— И всё-таки, какой же мы с вами народ неблагодарный. Стыдно за самих себя. Вон, успехи-то какие! А мы? Ворчим, кляузы пишем. Помойка грязная, утка единственная, судно времен Первой мировой. Могло и того не быть. А вот есть же. Раз воняет! В результате титанической работы и целенаправленных усилий. И что там про среднестатистического мужчину говорилось? Цифру вот не запомнил. Давайте-ка подсчитаем. Тебе, Сашка, сколько?

— Шестнадцать в июне будет. То есть могло бы быть.

— Будет, Сашок, будет. А тебе, Маракин?

— Тридцать пять через неделю будет. — Маракин приглушает звук телевизора.

— Так, — радуется Гуреев, — значит, тридцать пять могло бы быть. Плюс шестнадцать Сашкиных. Итого с моими шестьюдесятью шестью сколько получается? Прикинь, Сашок.

— Сто семнадцать, дядя Коля.

— А теперь на троих делим. — Гуреев, уставившись в потолок, шевелит губами. — Не делится небось. Тогда бандита выкинем. Мне с ним делить нечего… а то ещё…

— Делится, — прерывает старика Нефёдов. — Тридцать девять получается.

— Ну вот. Тридцать девять, — Гуреев торжествует. — Ура! Очень даже достойная цифира. Опять же в результате титанической работы и неусыпного внимания власти к проблемам здравоохранения. У меня здесь тоже аплодисменты прописаны. Стоя притом.

Пытается резко встать. Но вдруг начинает задыхаться и в полном изнеможении вновь валится на кровать.

— Ой! Больно-то как! Маракин, вызови там кого-нибудь. Совсем мне плохо. Похоже, помираю.

— Туда и дорога! — раздается из-за занавески.

— Нажмите на кнопку, сволочь! — Нефедов пытается встать, но, схватившись за сердце, опускается на кровать.

— Да и хрен с ней, с кнопкой этой, — пробует успокоить юношу Гуреев. — Пусть Маракину останется личный катафалк заказывать. Ой, блин, больно-то как! Слышь, Маракин, сделай телевизор погромче. Неохота мне пацана пугать. Я громко стонать буду. Очень громко. Мешать всем буду. Уж очень больно. Помираю я.

Маракин демонстративно делает звук телевизора тише.

— Ну ты и сука, Маракин! — машет кулаком в сторону занавески Гуреев. — Сашенька, спой мне чего-нибудь.

— Я плохо пою, дядя Коля. У меня и голоса нет.

— А я тебе подпевать буду. Шепотом. В голос у меня уже не выйдет. «Катюшу» знаешь?

— Помню немного.

— Жаль, я тебя с моей Катюшей познакомить не успел. Очень жаль. — Гуреев чуть приподнимается с подушки и тихо начинает петь:

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой.

Выходила на берег Катюша,

На высокий берег на крутой.

Довольно чисто вступает Саша, и уже в два голоса:

Выходила, песню заводила

Про степного сизого орла,

Про того, которого любила…

Песню на свой, блатной манер подхватывает и Маракин:

Про того, чьи письма берегла…

Песня становится громче, разносится по всей больнице. «Катюша» звучит трогательно и печально на фоне рассказа мэра об успехах здравоохранения в вечернем эфире местного телевизионного канала.

* * *

Кабинет главного врача. В кабинете Лисин и Петр Михайлович Бубукин — чиновник райздрава. Оба взвинчены. — Ты, Степан, ведаешь, что творишь? — Бубукин предельно зол. — Кольцов у него, видите ли, оперировать отказался. Если у тебя голова лишняя, то мне она дорога. Как память, хотя бы. Впрочем, какие тут шутки? Кольцов что, не понимает, чем рискует? Ему домой, в Москву, что, не хочется? — Всё он прекрасно понимает. Упёртый как бык. Не пробьёшь. — Тогда разъясни мне толком, что с почкой этой долбаной делать?

— Мне Кольцов уже популярно объяснил, чего с ней делать. — От не самых приятных воспоминаний главврач поморщился. — Но это ситуацию не облегчает. Не знаю, Пётр Михалыч. Деньги отдадим, почку в наш Мухосранск привезём. А дальше?