отношение плевое.

С почтеньем

берут, например,

паспорта

с двухспальным

английским левою.

Глазами

доброго дядю выев,

не переставая

кланяться,

берут,

как будто берут чаевые,

паспорт

американца.

На польский —

глядят,

как в афишу коза.

На польский —

выпяливают глаза

в тугой

полицейской слоновости —

откуда, мол,

и что это за

географические новости?

И, не повернув

головы кочан

и чувств

никаких

не изведав,

берут,

не моргнув,

паспорта датчан

и разных

прочих

шведов.

и вдруг,

как будто

ожогом

рот

скривило

господину.

Это

господин чиновник

берет

мою

краснокожую паспортину.

Берет —

как бомбу,

берет —

как ежа,

как бритву

обоюдоострую,

берет,

как гремучую

в 20 жал

змею

двухметроворостую.

Моргнул

многозначаще

глаз носильщика,

хоть вещи

снесет задаром вам.

Жандарм

вопросительно

смотрит на сыщика,

сыщик

на жандарма.

С каким наслажденьем

жандармской кастой

я был бы

исхлестан и распят

за то,

что в руках у меня

молоткастый,

серпастый

советский паспорт.

Я волком бы

выгрыз

бюрократизм.

К мандатам

почтения нету.

К любым

чертям с матерями

катись

любая бумажка.

Но эту…

 Я

достаю

из широких штанин

дубликатом

бесценного груза.

Читайте,

завидуйте,

я —

гражданин

Советского Союза.

РАССКАЗ ХРЕНОВА

О КУЗНЕЦКСТРОЕ

И О ЛЮДЯХ КУЗНЕЦКА

К этому месту будет подвезено в пятилетку 1 000 000 вагонов строительных материалов. Здесь будет гигант металлургии, угольный гигант и город в сотни тысяч людей.

Из разговора

По небу

тучи бегают,

дождями

сумрак сжат.

Под старою

телегою

рабочие лежат.

И слышит

шепот гордый

вода

и под

и над:

«Через четыре

года

здесь

будет

город-сад!»

Темно свинцовоночие,

и дождик

толст, как жгут;

сидят

в грязи

рабочие,

сидят,

лучину жгут.

Сливеют

губы

с холода,

но губы

шепчут в лад:

«Через четыре

года

здесь

будет

город-сад!»

Свела

промозглость

корчею —

неважный

мокр

уют,

сидят

впотьмах

рабочие,

подмокший

хлеб

жуют.

Но шепот

громче голода —

он кроет

капель

спад:

«Через четыре

года

здесь

будет

город-сад!

Здесь

взрывы закудахтают

в разгон

медвежьих банд,

и взроет

недра

шахтою

стоугольный

«Гигант».

Здесь

встанут стройки стенами.

Гудками,

пар,

сипи.

Мы

в сотню солнц

мартенами

воспламеним

Сибирь.

Здесь дом

дадут

хороший нам

и ситный

без пайка,

аж за Байкал

отброшенная

попятится тайга».

Рос шепоток

рабочего

над темью

тучных стад,

а дальше

неразборчиво,

лишь слышно —

«город-сад».

Я знаю —

город

будет,

я знаю —

саду

цвесть,

когда

такие люди

в стране

в советской

есть!

ВЛАДИМИР ЛУГОВСКОЙ

(1901–1957)

ПИСЬМО К РЕСПУБЛИКЕ ОТ МОЕГО ДРУГА

Ты строишь, кладешь и возводишь,

ты гонишь в ночь поезда,

На каждое честное слово

ты мне отвечаешь: «Да!»

Прости меня за ошибки —

судьба их назад берет.

Возьми меня в переделку

и двинь, грохоча, вперед.

Я плоть от твоей плоти

и кость от твоей кости,

И если я много напутал,

ты тоже меня прости.

Наполни приказом мозг мой

и ветром набей мне рот,

Возьми меня в переделку

и двинь, грохоча, вперед.

Я спал на твоей постели,

укрыт снеговой корой,

И есть на твоих равнинах

моя молодая кровь,

Я к бою не опоздаю

и стану в шеренгу рот,—

Возьми же меня в переделку

и двинь, грохоча, вперед.

Такие, как я, срывались

и гибли наперебой.

Я школы твои и газеты

и клубы питал собой.

Такие, как я, поднимали

депо, и забой, и завод,—

Возьми меня в переделку

и двинь, грохоча, вперед.

Такие, как я, сидели

над цифрами день и ночь,

Такие, как я, опускались.

а ты им могла помочь.

Кто силен тобой —

в работе он,

Кто брошен тобой —

умрет.

Возьми же меня в переделку

и двинь, грохоча, вперед.

Я вел твои экспедиции,

стоял у твоих реторт,

Я делал свою работу,—

хоть это не первый сорт.

Ты строишь за месяцем месяц,

ты крепнешь за годом год,—

Возьми же меня в переделку

и двинь, грохоча, вперед.

Я шел за тобою следом

с тяжелой, как жизнь, семьей

И мать, и жена, и сестры

стирали белье твое.

Я проклял квартирную плату,

я проклял водопровод,—

Возьми же меня в переделку

и двинь, грохоча, вперед.

Я сонным огнем тлею

и еле качаю стих,

За то, что я стал