Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аптека существует и поныне. Мать Шоходеба приглядывает за нею.
Бикром завел речь об их с Шоходебом старых друзьях и знакомых. Кроме самого Бикрома, никто из них не смог найти здесь, в Индии, хорошую работу. А Бикром неплохо владеет английским и получил работу в банке.
— Это место мне досталось только благодаря семейным связям. Хорошая работа — это значит работа в солидной фирме. А кого берут в солидные фирмы, сам знаешь. Важных и влиятельных людей много, а у них — драгоценные чада. Чуть только такое чадо оперится, ему сразу приглашение от фирмы: «Милости просим к нам работать!» И раз эти солидные фирмы процветают, значит, они точно рассчитывают, чьих отпрысков к себе надо приманивать. — Помолчав, Бикром сказал: — Да, вот еще о чем ты наверняка не слышал! Помнишь Турупа?
— Прекрасно помню.
— А помнишь ли, что его настоящее имя было Оруп? Ведь это мы в шутку прозвали его Турупом[12], когда он накозырял задавале Дипену в день экзамена по английскому. Так вот, знаешь, как его теперь зовут?
— Не знаю.
— Орупкумар… И тебе это имя ничего не говорит? Вот что значит, ты давно не был в Бенгалии. Орупкумар — это знаменитый артист джатры[13]. Звезда первой величины в труппе «Кали-мата»[14]. Его теперь знают чуть ли не в каждой деревне. Там, где выступает Орупкумар, самому Уттомкумару[15] делать нечего. Честное слово!
Шоходеб был поражен. Возможно ли такое? Чтобы Туруп, этот денди, который говорил всегда только по-английски и наряжался по последней моде, вдруг занялся простонародной бенгальской джатрой? Невероятно!
Шоходеб воскликнул:
— Черт подери! Вот она, Бенгалия! Страна чудес!
Бикром восторженно подхватил:
— А то как же! Знай наших!
Машина уже подъезжала к вокзалу. Татия, услышав последние возгласы двух друзей, подумала, что Шоходеб, выходит, совсем не равнодушен к Бенгалии и не разуверился в ней, хотя недавно, сильно разозлившись по какому-то поводу, бросил в сердцах: «Что за страна! Разве здесь люди живут?!»
За недолгое время их знакомства Татия убедилась, что Шоходеб очень привязан к Калькутте. Теперь же она вдруг поняла, что он мечтает о возвращении на родину. От этого у Татии будто камень с души свалился.
Она-то сама хочет оставить Калькутту навсегда. Чтобы больше никогда не видеть ее. Никогда в жизни.
Сегодня же ночью она все расскажет Шоходебу. А там пусть он решает, возвращаться ему или нет. Что ей делать самой, Татия уже решила твердо и бесповоротно.
И как раз в этот момент Шоходеб снова оглянулся на Татию. Ее лицо со сжатыми губами показалось ему суровым и мрачным. Шоходеб сразу сам помрачнел. Но тут же успокоил себя: мало ли что привидится в неверной игре света и тени.
3
Держа в одной руке чемодан, а в другой билет, Онукуль провел Упен-бабу в купе. Купе было двухместное: две полки одна над другой.
Онукуль сказал:
— Садитесь, пожалуйста! — и вышел.
Упен-бабу присел было на нижнюю полку, но тут же вскочил, будто наткнулся на колючку. Больше он уже не садился и чувствовал себя неловко.
Онукуль вскоре вернулся. За ним следом шел носильщик с постелью.
— Что же, вы так и не присели? Ладно, тогда еще минутку постойте, я постель расстелю.
— Товарищ Онукуль, это, наверное, купе первого класса. Тут не полки, а какие-то диваны с подушками, — сказал Упен-бабу. Хотя он и сдерживал себя, в его голосе прозвучали раздражение и упрек.
Онукуль в ответ лишь рассмеялся.
— Ну да, первый класс. Неужели вы потому и сесть не хотите? Прошу вас, садитесь. Можете даже прилечь.
Упен-бабу удивленно уставился на него и как будто даже онемел.
Лишь когда Онукуль попытался открыть окно, Упен-бабу вышел из оцепенения и запротестовал:
— Оставьте, оставьте! И так хорошо. К тому же я непривычен к сквознякам. Могу простыть.
Онукуль сказал:
— Хорошо. Кстати, Упен-бабу, я в этом вагоне только что встретил одного знакомого. На минутку загляну к нему и приду обратно.
Едва ступив за порог купе, он тут же вернулся, сунул руку в свою сумку и сказал:
— Так я и вовсе могу забыть… Вот был бы скандал! Лучше сразу вам все отдам.
И он начал вынимать из сумки документы.
— Вот ваш паспорт. Здесь булавкой приколота виза. А вот из-за этого проклятого штампа мне пришлось здорово побегать. Добыл его в самый последний день. Поэтому и смогли достать вам билет только в первый класс…
— А это что такое?
— О, это очень важная бумага — медицинский сертификат. Ну, кажется, все документы я вам отдал. Так я пошел?..
— Конечно, конечно, товарищ Онукуль. И зачем вам еще раз ко мне заходить? Поговорите с приятелем и от него прямо…
— Ага, прямо! Хорошо это вы сказали, Упен-да! Вам самому тогда тоже пришлось бы прямо за мной бежать. Сели в поезд, а билет-то ваш где?
На этот раз рассмеялся Упен-бабу. Протянул руку и сказал, хотя видно было, что думает он совсем о другом:
— Ну так где же в самом деле билет?
Онукуль вручил ему билет.
— Положите его в нагрудный карман. Так надежнее. И смотрите на потеряйте. А вот это билет на самолет. Его и все документы лучше запрячьте в чемодан. Чемодан-то у вас запирается, я надеюсь? Ах, только бы вам до Дели добраться! А там вас товарищи встретят и доставят куда надо и когда надо. Да, вот еще, секретарь велел передать вам конверт. Это деньги на дорожные расходы.
Упен-бабу брал все, что давал ему Онукуль, с каким-то изумленным и отсутствующим видом, не говоря при этом ни слова.
Наконец Онукуль ушел, бросив на ходу:
— Так я сейчас!
Первым делом Упен-бабу с опаской посмотрел на окно. К счастью, жалюзи было опущено. Упен-бабу боялся, как бы кто-нибудь не увидел, что он роскошествует в первом классе.
Закрыв дверь купе, Упен-бабу вытащил чемодан, вынул из нагрудного кармана ключ, который был приколот английской булавкой, и щелкнул замком.
Весь день его разбирало любопытство: что там, в чемодане? Младшая сестра Комола и Гопа, жена племянника, одолжили у кого-то этот чемодан и сами упаковали его. У всех своих знакомых, которые побывали в Европе или Америке, они допытывались: «Скажите, что надо брать с собой в Европу?» Упен-бабу наконец не выдержал: «Почему вы все «в Европу» да «в Европу»? Скажите лучше, что я еду в государство рабочих и крестьян. Вы думаете, наверное, что если
