повзрослевший, загорелый, спокойный – и пускал в воду кораблики. Разноцветная флотилия медленно уплывала, оставляя в фарватере размывшиеся пятна гуаши и акварели. Рядом догорал костёр. В нём скукожились хрупкие серые листочки. Вкусно пахло картошечкой. Рядом валялись пустые коробки.

Ия замерла.

А потом бросилась на Родиона. Она дралась, кусалась и царапалась, отчаянно спасая осколки погибшего мира – мира, уничтоженного огнём и потопом.

Осталось всего две с половиной коробки.

Две были самыми старыми – Солнце, горы, море, диковинные растения, странные, наполненные мудростью и чистотой, звери, птицы с глазами как драгоценные камни, шестикрылые бабочки, драконы, расписные змеи, фантастичные морские гады…

– Тигр! – истерично крикнула Ия. – Тигр где, ты, гадина?

Родион молча протянул помятый посередине листок – наполовину кораблик.

Она не кричала и не обвиняла. Никогда в жизни она не сказала «Как ты мог?» и «Я же говорила!».

Она просто собрала листы в коробки, развернулась и ушла. Спасённый осколок, хрупкая жизнь полумёртвой вселенной, поломанный Тигр…

В третьей коробке испуганно сжались немногие уцелевшие люди. На самом дне дрожали от страха Бры и его команда. Вовы и его подруги на листе давно не было.

Задыхаясь от позднего раскаяния, Родион смотрел ей вслед.

Он болел до конца лета. По ночам истошно орал. Сны мучали его. Во сне они приходили и говорили с ним. Их было множество – одни жаловались, другие умоляли, но страшнее всего были те, что смиренно смотрели прямо в глаза и пытались утешить.

А однажды ему приснилась девочка из лагеря. Вскочив с постели в холодном поту, он рывком вытащил из-под кровати спасённую Ией коробку. И похолодел ещё больше. То, что Вова рано или поздно исчезнет, он понял давным-давно. Он сам выжил его из своего мира, ревниво смёл, показав напоследок язык. Но про девочку он забыл. Её тоже не было. А ведь Иван Саввич, гений психологии, так тщательно и с нажимом их прорисовывал. Теперь не осталось и следа…

И он вдруг с ужасом понял –  вот кого ему напоминала смеющаяся аксиома с желудёвыми глазами.

6

Им не нужно было думать над выбором профессии. Всё решилось так органично, будто уже при зачатии каждому выпала одна единственная дорога.

К тридцати трём годам Родион стал настолько востребованным иллюстратором, что за счастье работать с ним сражались крупнейшие издательства, рекламные агентства и даже студии мультипликации.

Ию он почти не видел. Она редко вылезала из клиники. У врачей вообще, а у нейрохирургов в частности, нет права на ошибку. У неё не просто не было ошибок, при ней никто из персонала не мог их совершить. Как только она натягивала перчатки, тонкие пальцы, будто связанные из ломкой соломы, становились до ужаса быстрыми и ловкими,. длинный рот сжимался в нитку, а на бледном лице загорались красноватые пятна.

Слабая здоровьем, она быстро уставала, но на работе никогда этого не показывала. И часто засыпала прямо за столом, не снимая одежды, пока Родион наполнял ей ванну.

Завтракали яичницей с шампиньонами и вчерашним рагу. Левая рука Родиона отправляла еду в рот, правая рисовала в блокноте. Ия потягивала чёрный кофе.

– Так что ты вчера сказала? Переведи.

– Когда?

– Вчера. Настолько худо было, что провалы?

Вчера вечером Ия явилась домой усталая как собака, да к тому же ещё и под хмельком – случай редкий, если не сказать – исключительный. Её старинная подруга и коллега праздновала юбилей.

Ия на автопилоте поднялась домой, весело кивнула Родиону, прошла в спальню и рухнула на кровать прямо в шапке, пальто и сапогах. Когда Родион оправился от шока, он первым делом вытащил из-под неё свои рисунки,  и только потом принялся осторожно раздевать.

Ия забормотала, потом сгребла рукой бережно отодвинутые листы, подслеповато прищурилась и лукаво улыбнулась.

– Дуас дименсионис! – гордо провозгласила она.

– Что?

 Но она уже сладко посапывала, подсунув под ухо свою лисью шапку с хвостиком.

– По-моему, ты шпарила по латыни. Это не честно.

– А! Вспомнила. Duas Dimensiones.

Родион приподнял брови, ожидая пояснения. Вместо них Ия потёрла переносицу и добавила ещё кофе из кофеварки.

– В отпуск хочу, – сказала она. – До страсти.

– В чём проблема? Поехали.

– Это у тебя всё просто… У нас сыра не осталось?… Это означает – два измерения.

Родион молчал. Иногда он соображал очень медленно.

– Ну, вот мы с тобой живём в трёхмерном мире, – объясняла Ия с набитым ртом. – А твой – двумерный. Молодец – взял и создал Вселенную. Вот и всё. В отпуск хочу. Хочу в отпуск.

Так как оба были не любители шумных компаний, домик решено было снять подальше от людской суеты. Юная представительница турагентства подсовывала Родиону разные фотографии. Он листал их, постепенно мрачнея. Всё это было не то… Только под вечер, в четвёртой по счёту фирме он нашёл, что хотел, и с лёгкостью отсчитал солидную сумму.

Ие он решил устроить сюрприз и ничего не сказал.

Дом был очень старым. Кто здесь жил, какие события происходили – этого история не сохранила. Известно было лишь то, что в девятнадцатом веке в нём помещалась небольшая таверна – об этом говорили почерневшие от времени бочка и кружка, вывешенные над входом, и кольца коновязи в стене.

Сдавала его пожилая итальянская пара, живущая по соседству, за зелёным холмом.

Дом утопал в зелени. Сейчас, в середине апреля, здесь всё просыпалось и цвело. Прямо перед крыльцом буквально на глазах распускались сотни тюльпанов – алых, жёлтых, белых и пёстрых. Белые нарциссы с жёлтыми сердечками ослепительно сияли на солнце.

Ия и Родион просыпались поутру от голосов птиц, звенящих в молодой листве, и долго лежали, прислушиваясь и улыбаясь.

К морю вела удобная рыжая тропинка, но купаться было холодно. Они брали с собой полотняный зонт, еду, вино и покрывала, спускались вниз, сбрасывали одежду и подолгу валялись на берегу, попивая из тёмной бутылки, хихикая и разговаривая о разных пустяках.

После обеда Родион рисовал, а Ия читала или дремала на веранде.

Это был бы самый лучший отдых на свете…

Через неделю приехали соседи, но жили они довольно далеко. Иногда до Ии и Родиона долетали смех и голоса, но в целом, им было до лапочки – есть ли вообще кто-то на полуострове и в мире.

Однажды после обеда Ия отправилась вздремнуть, а Родион остался на веранде. Её разбудили голоса – один был Родиона, другой – мягкий, тонкий и очень нежный. Ия накинула халат и вышла на веранду. Маленькая девочка с чёрными как уголь волосами что-то быстро лопотала по-итальянски,