Но на наше с вами счастье юная Фаина просто бредила театром. В четырнадцать лет Раневская познакомилась с молодой актрисой Художественного театра Алисой Коонен. Дело было в Крыму, в Евпатории. Вне всяких сомнений, это знакомство укрепило Фаину Фельдман в ее страстном желании стать актрисой. Одна из племянниц Алисы — Нина Сухоцкая, тоже проводившая лето 1910 года в Евпатории, станет впоследствии подругой Фаины Раневской. Близкой, настоящей подругой, на всю жизнь. Их дружба начнется в 1930 году, когда Фаина Георгиевна поступит в труппу Московского Камерного театра, где уже будет служить Нина Сухоцкая.

Очень ценно воспоминание Нины Станиславовны, описывающее внешность юной Фаины, то, чего нельзя прочитать по дошедшим до нас фотографиям актрисы. Сухоцкая говорит о Фаине как об обаятельной, прекрасно, иногда несколько эксцентрично одетой молодой девушке, остроумной собеседнице, приносившей в дом атмосферу оживления и праздника. Сухоцкой Фаина казалась очень красивой, даже несмотря на неправильные черты ее лица. Огромные лучистые глаза, столь легко меняющие выражение, чудесные пышные, волнистые, каштановые, с рыжеватым отблеском волосы, прекрасный голос, неистощимое чувство юмора и, наконец, природный талант, сквозивший буквально в каждом слове Фаины, в каждом ее поступке, — все это делало ее обворожительной, привлекательной и притягивало к ней людей.

Амбициозным планам юной Фаины Фельдман было тесно в родном Таганроге. Подобно сестрам Прозоровым, героиням чеховских «Трех сестер», она стремится в Москву! Только в отличие от сестер она туда попадает. В 1913 году, мольбами и уговорами выбив из родителей малую толику денег, Фаина Фельдман впервые едет в Москву, где, не теряя времени даром, сразу же отправляется на обход театров в поисках работы. Актеров в Москве пруд пруди, да к тому же Фаина сильно нервничает, оттого все больше заикается и даже чуть что — падает в обморок.

Иронизируя над собой (а это умение доступно немногим), Фаина Георгиевна говорила, что родилась в конце прошлого века, в ту пору, когда в моде еще были обмороки. Ей очень нравилось падать в обморок, к тому же она никогда не расшибалась, поскольку старалась падать грациозно, красиво. С годами, конечно же, это увлечение понемногу прошло.

Больше всего актрисе запомнился один из обмороков, надолго сделавший ее счастливой. В тот, совершенно обычный на первый взгляд, день Раневская шла по Столешникову переулку, разглядывая поражающие взор витрины роскошных магазинов, как вдруг рядом с собой услышала голос человека, в которого была влюблена. Влюблена сильно, страстно, по ее собственному выражению — «до одурения». Фаина собирала фотографии любимого, писала ему письма, но никогда их не отправляла, караулила объект своей страсти у ворот его дома, словом — совершала все полагающиеся влюбленной поступки.

Услышав голос любимого, Раневская поспешила упасть в обморок, но от волнения упала неудачно и довольно сильно расшиблась. Сердобольные прохожие занесли бедняжку в кондитерскую, находившуюся совсем рядом, которая принадлежала тогда супружеской паре — француженке с французом. Добрые супруги влили девушке в рот крепчайший ром, от которого она тотчас же «пришла в себя» и… снова немедленно потеряла сознание, на сей раз по-настоящему, так как все тот же любимый голос спросил ее, не очень ли сильно она расшиблась. О том, что было дальше, история умалчивает.

Чужой незнакомый город так не похож на образ хлебосольного Первопрестольного града, созданного поэтами и мечтаниями Фаины. Деньги тают (дороговизна в сравнении с Таганрогом ужасная), жилье — дрянь, в театральных дирекциях равнодушные люди кривят губы и бестактно советуют: «Театр не для вас, у вас к нему профессиональная непригодность. Не морочьте голову ни себе, ни другим».

Узнав о мытарствах дочери, отец выслал ей денег на дорогу и потребовал, чтобы она немедленно возвращалась домой. Фаина повиновалась.

Если Гирш Фельдман думал, что дочь, хлебнув самостоятельной жизни, перебесится, возьмется за ум и откажется от дурацких идей, то он ошибался.

Фаина и не думала сдаваться. Она отступила, чтобы подготовиться к новому наступлению на столичные театры.

Столичные театры были обречены, но тогда они еще не знали об этом.

По возвращении домой Фаина сдала экстерном экзамены за курс гимназии и стала посещать занятия в частной театральной студии Ягелло, где училась всему необходимому для своей будущей профессии: свободно двигаться на сцене, правильно говорить, красиво жестикулировать.

У Фаины не оставалось сомнений — она будет актрисой! Она должна посвятить свою жизнь сцене! В этом смысл ее жизни, ее цель, ее предназначение! «Профессию я не выбирала, — скажет позже Раневская, — она во мне таилась».

До тех пор, пока Фаина не заявила о том, что по-прежнему хочет стать актрисой, отец снисходительно взирал на ее увлечение театром. Чем бы дитя ни тешилось… Но стоило дочери огласить свое решение, как родительский (преимущественно — отцовский) гнев обрушился на ее прелестную головку.

Дочь Гирша Фельдмана — профессиональная актриса? О, разве этот мир перевернулся с ног на голову, чтобы можно было допустить такое? Дитя одного из самых состоятельных и уважаемых горожан Таганрога станет за деньги кривляться на потеху публике? Что скажут люди?

Стоит только задуматься о том, что скажут люди, как жизнь сразу же начинает катиться к чертям. Опасный это вопрос, лучше никогда его не задавать. Ни себе, ни окружающим.

Очередной долгий разговор с отцом, а если точнее — очередной монолог отца (ведь детям полагается только кивать в ответ на родительские поучения, не более того) был полон упреков, и смысл его сводился к одному: он ничего не имеет против того, чтобы содержать свою родную дочь, но в благодарность он требует от нее послушания.

Послушание? На дворе стоял 1915 год, воздух насыщался ожиданием скорых перемен и потрясений, пах, как говорится, грозой, дышал предвкушением свободы, а таганрогский делец Фельдман пытается удержать дочь-мечтательницу в рамках патриархально-буржуазных понятий. Занялся бы лучше своими делами, пошатнувшимися из-за мировой войны.

«Посмотри на себя в зеркало — и увидишь, что ты за актриса!» — привел последний довод отец.

После разговора с отцом Фаине впервые захотелось навсегда уйти из дома и начать самостоятельную жизнь. Будучи натурой деятельной, кипучей, она не стала откладывать свое намерение в долгий ящик. Тем более что к тому времени она успела отзаниматься в частной театральной студии, сыграть несколько ролей в постановках ростовской труппы Собольщикова-Самарина, а также в любительских спектаклях. Фаина даже справилась со своим заиканием, путем долгих упорных тренировок она выучилась говорить, чуть растягивая слова, и дефект речи безвозвратно исчез. Навсегда.

Фаина покинула отчий дом с небольшим чемоданчиком в руках и отправилась в Москву, чтобы поступить в театральную школу. В ее активе была небольшая сумма денег, а также обещание матери в случае нужды помогать деньгами. «Господи, мать рыдает, я рыдаю, мучительно больно, страшно, но своего решения я изменить не могла, я и тогда была страшно самолюбива и упряма… И вот моя самостоятельная жизнь началась… Простые люди только могли мечтать о театре, а взбалмошные сыновья и дочери обеспеченных родителей вроде меня стремились зачем-то попасть на сцену — с жиру бесились, как сказал бы наш дворник, а у моего отца был даже собственный дворник, не только пароход…» — вспоминала Раневская.