— Здорово, старинушка, — поприветствовали они старика, — ты откуда такой красивый взялся?

— Из тех ворот, что и весь народ, — не раздумывая ответил им он.

— Ишь ты, а зачем пожаловал?

— Да сказывают, что вы тут службы совсем не знаете, желторотые! Вот меня и прислали поучить.

— А чего ты с господским чемоданом? Небось, в вестовых служишь, старый хрыч, а туда же службе учить!

— Ну-ка разойдись, чего столпились, бездельники, — грозно рявкнул, незаметно подошедший боцман, — вот я вас!

— Чего орешь, Парамошка? — Неожиданно осадил его Архипыч, — али большим начальством себя почуял?

Собиравшиеся было разбегаться матросы так и присели от неожиданности. Кондуктор[4] Парамон Болдырев был грозой всех нижних чинов на броненосце и, потому никто не ожидал что старый унтер, хоть и георгиевский кавалер, может так к нему обратится.

— Архипыч, — удивленно протянул, хоть и не сразу, но признавший его боцман, — живой еще, старый черт?

— Не дождёшься, — авторитетно заявил ему в ответ старый матрос, — я ишо на твоих похоронах простыну!

— Какими судьбами к нам?

— Да вот, служить к вам прислали, с Алексеем Михайловичем…

— Ты что же это, пенек трухлявый, на старости лет в вестовые угодил?

Лучше бы боцман этих слов не говорил! Архипыч и впрямь не слишком гордился своим нынешним положением, а уж подначка от Парамона, которого он помнил еще зеленым новичком, мгновенно взбесила старого матершинника. Большой загиб обрушился на голову кондуктора мощно и неотвратимо, как внезапный шквал обрушивается на потерявших бдительность моряков. У ставших свидетелями этого матросов, только что глаза не повылазили от неожиданности, но еще более странной показалась им реакция грозного боцмана. Захохотав во весь голос, он шагнул вперед и сжал Архипыча в объятиях.

— Ну, вот теперь узнаю старого морского волка, а то стоишь скромный как институтка!

Алеша, как обычно, из скромности не назвал своего титула, так что кого именно он провожает, Баранов узнал только в командирском салоне. Успенский, хотя и удивился внезапному появлению великого князя, сумел остаться невозмутимым.

— Рад видеть ваше императорское высочество среди офицеров нашего броненосца, — поприветствовал он великого князя и тут же обратился к совершенно обалдевшему вахтенному начальнику, — благодарю вас, Дмитрий Николаевич, у вас, верно, еще дела есть?

— Так точно, господин капитан первого ранга, — откозырял тот и вышел в полном смятении чувств.

— Я тоже, весьма рад, — отвечал Успенскому Алеша, — мне рассказывали о вашем экипаже много лестного, э..

— Иван Петрович, — пришел ему на помощь командир, — интересно от кого, вы ведь только прибыли.

— От Эссена, он любезно согласился меня подбросить.

— А, Николай Оттович, действительно лестно. Он зря хвалить не станет! Как добрались? Мы вас, некоторым образом, только через два дня ждали.

— Благодарю, очень хорошо. Я, чтобы избежать задержки пересел на пассажирский поезд, оставив свой салон-вагон после поломки. Ужасно скучно было ожидать, пока его починят. К тому же, каждый раз, когда случалась задержка в дороге, меня начинали одолевать всякого рода просители и верноподданные депутации. Так что я рассудил за благо сбежать. Надеюсь, вы не в претензии?

— Ну что вы, напротив, я очень рад, хотя мы готовили торжественную встречу…

— Умоляю, не надо торжеств!

— Воля ваша, Алексей Михайлович, еще раз позвольте поздравить вас с благополучным прибытием. А вот и наш старший офицер! Заходите, Сергей Иванович, познакомьтесь с новым сослуживцем.

Когда некоторое время спустя, когда Лутонин вместе с великим князем вышли, Успенский задумчиво пробормотал: — «интересно, какие еще сюрпризы будут, от вашего императорского высочества?»

* * *

Оставшись на пристани один, Прохор Сапожников некоторое время смотрел вслед увозящему их катеру, а потом, решив, что «баба с возу — кобыле легче», отправился в гостиницу, благо номера были сняты на неделю. Вернувшись и внимательно осмотрев апартаменты, камер-лакей пришел к выводу, что старый матрос опять оказался прав. «Это вам не Отель-Палас в Неаполе, надо чего-нибудь получше подыскать», — подумал Прохор со вздохом, отковырнув пальцем отошедший от стены кусок обоев. После чего, позвонил в колокольчик и велел принести себе обед. Поскольку стеснительность не была в числе его добродетелей, заказал он все самое лучшее, что только могло найтись в ресторане при гостинице с гордым названием «Париж». Надо сказать, что выбор не поражал, но съев все принесенное, Сапожников пришел в хорошее расположение духа. Улегшись, не снимая сапог, на господскую кровать, с папиросой в одной руке и бокалом ликера в другой, предался он размышлениям на тему: «а нет ли здесь сеньориток», и некоторое время спустя сам не заметил, как заснул.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы Прохор был совсем уж пустым человеком. На следующее же утро, наш бравый лакей припомнил свои обязанности и, приведя себя в порядок, отправился искать подходящую квартиру. К своему несчастью, он вздумал спросить совета у китайца-портье. Тот, вроде бы сносно говорил по-русски и, непрестанно кланяясь и жестикулируя, принялся объяснять господину «капитану»[5] дорогу, а затем, написав на клочке бумаги несколько иероглифов, кликнул рикшу. Тот, усадив Сапожникова в свой экипаж, схватился за дышла и довольно быстро отвез его к какому-то дому в «Старом городе». Говоря о «Старом» и «Новом городе», надобно пояснить следующее. Когда русские войска заняли Порт-Артур, новые хозяева построили для себя город в европейском стиле. Ровные просторные улицы и большие красивые дома в стиле эклектика и классицизм придавали ему весьма презентабельный вид. В нем располагались присутственные места, школа, офицерский клуб и доходные дома. Это все и называлось «Новый город», а то что было Порт-Артуром до того получило, соответственно, название «Старый город». В этом квартале жили, в основном, китайцы и застроен он был фанзами и пагодами. Кривые и запутанные улочки его были грязны и не ухожены. Так что, увидев, куда его привезли, камер-лакей поначалу пришел в ужас.

— Ты куда меня привез, обезьяна косорылая, — возмутился он, — ну-ка разворачивай оглобли, а не то…

Что будет, если не то, Прохор сказать не успел. Из дома с загнутыми вверх углами черепичной крыши, вышел китаец и стал, кланяясь приглашать господина «капитана» зайти.

Какой лакей не любит, чтобы ему кланялись? Сапожников не был исключением и, придав лицу значительное выражение, решительно шагнул вперед. В неожиданно просторной зале, было довольно светло от многочисленных фонариков и пахло восточными благовониями с отчетливым лакричным[6] привкусом. Прохора, как дорогого гостя, окружили миниатюрные служанки, усадили на большой и мягкий диван и принесли в крохотных чашечках чаю. Затем, более грузная китаянка с густо накрашенным лицом, вышла вперед и спросила, какая из девушек понравилась господину «капитану».