Глаза слипались, но Мила упрямо продолжала читать обнаруженную в глубинах Интернета информацию о зеркалах. На двор давным-давно пришла ночь, мама и бабушка сладко спали, а дотошная девочка все продолжала свои поиски. Полученная информация тревожила. Что бы ни говорила Таня о физических свойствах зеркал, посеребренное стекло было чем-то большем чем обычная вещь, в нем таилась некая загадка — неразрешимая и жуткая. К тому же, как успела заметить Мила, никто не говорил о зеркалах доброго слова, и такое неприязненное отношение не могло быть случайностью.

Повертев висевшие на шее бусы, подаренные Танькой Андреевой и отчаянно, во весь рот зевнув, Мила вновь уставилась в экран компьютера:

«На Руси зеркала издревле считали бесовскими игрушками, их всегда хранили в закрытых футлярах и стыдливо прятали от посторонних взоров. Почему? Дошедшие из глубины веков легенды гласят, что при помощи зеркала можно проникать в иные миры или вызывать их обитателей. Возможно, именно из-за этого свойства зеркал наши предки считали их «нехорошими предметами». А еще существует поверье, что если разбить зеркало, из него вырвутся на свободу все образы, когда-либо оно отраженные им. То же, кто последним посмотрит в разбитое зеркало, умрет.».

Нет, такое времяпровождение явно не способствовало обретению душевного равновесия! Мила с досадой откатилась от рабочего стола, осмотрела полутемную комнату. Вообще-то она находилась в собственной спальне, где все было знакомо до последнего пятнышка на обоях, но сейчас помещение казалось наполненным негативной энергией, и обычные предметы обретали зловещий, потусторонний вид.

— Ладно, компьюторчик, пора спать! — девочка решительно щелкнула «мышкой», другой рукой нащупывая кнопку ночника.

Тихое жужжание компьютера смолкло, и Мила почувствовала острый приступ одиночества, словно она осталась одна одинешенька на целом свете. Понимая, что бездействие не будет способствовать улучшению настроения, девочка решила просто лечь спать. Сон разгонял дурные мысли, утром жизнь казалась намного проще и легче, чем в ночные часы. К тому же летние ночи были коротки, и Миле не хотелось ложиться спать на рассвете, как какой-нибудь добропорядочный вампир, свято чтящий традиции своего племени.

Путь в ванную комнату проходил через прихожую, как раз мимо большого зеркала, созерцание которого пробуждало у Милы странные мысли. Пробивавшийся из спальни тусклый свет лишь чуть-чуть разгонял густые сумерки, выхватывая из темноты контуры предметов. «Если глубокой ночью посмотреть в зеркало через плечо, то можно увидеть собственную смерть, — выглянув из спальни, молниеносно вспомнила Мила. — Но с другой стороны, я же не голая, а, следовательно, причин для паники нет». Но все же проходить мимо притаившегося во мраке зеркала было страшно, особенно после прочтения «зазеркальных страшилок», которые Мила нашла на каком-то сайте.

Впрочем, к страху примешивалось любопытство и неверие. Девочке, как и всякому, кто увлекался потусторонними историями, хотелось на себе испытать гибельный рецепт и совершить то, чего ни в коем случае делать не следовало. Например, вслух произнести имя выдуманного злодея, призывая его к себе или обернуться назад, во время ворожбы. Сделать запретное действие, с трепетом ждать грозных последствий, а потом, разочарованно махнув рукой сказать, что все это выдумки, не имеющие отношения к настоящей жизни.

Чуть помедлив на пороге, Мила шагнула вперед и замерла перед темным зеркалом, не решаясь поднять глаза. Предостережение о том, что в подобной ситуации можно запросто лишиться рассудка, только подхлестывала азарт. «А что если, подняв глаза, я не увижу в зеркале своего отражения? Вдруг оно спит? Наверное, потому и не рекомендуют подходить к зеркалам в потемках».

Опасения оказались напрасными — зазеркальная Мила стояла перед своей хозяйкой, точь-в-точь повторяя ее движения.

— Тебя зовут Алим?

Отражение шевельнуло губами, повторяя Милин вопрос, но, естественно не стало вступать с ней в диалог. И все же странное чувство не исчезло, возможно, та, что скрывалась в Зазеркалье, просто ждала, выбирая подходящий момент, для начала разговора. Девочка поежилась. Казалось, у нее под кожей скакали крошечные электрические искорки — так велико было напряжение и ожидание таинственной, непостижимой развязки. Мила, как лунатик протянула руку к кристально прозрачному стеклу, стоявшая за ним девочка повторила ее жест.

Их руки со слегка растопыренными пальцами медленно приближались к разделявшей миры границе. Сердце кувыркнулось в груди и словно исчезло, оставив ощущение нехорошей, дурной пустоты. Пальцы готовы были соприкоснуться, до поверхности стекла оставались считанные миллиметры, и хотя движения были замедленны, мысли мелькали с лихорадочной быстротой. «Если ладони соприкоснуться, мы поменяемся местами? Я окажусь в Зазеркалье? Но зачем я делаю это? Ведь оттуда нет выхода. Зачем?! Зачем я хочу притронуться к своему отражению?».

От напряжения пальцы чуть дрожали. Еще шаг, и Мила почувствовала под пальцами прохладную твердь стекла. Чуда не случилось, у девчонки из Зазеркалья не было ни одного шанса выбраться в реальный мир. Мила разочарованно вздохнула, отражение, а точнее она сама выглядело неважно — из сумрака на нее смотрело белое, как бумага лицо, с черными дырками вместо глаз. Трудно было поверить, что такое зловещее впечатление могла производить жизнерадостная, похожая на фарфоровую куклу Людмила Китайгородцева, но похоже, нелепые тревоги здорово повлияли на ее внешность, сделав похожей на привидение. Девочке не хотелось замечать неприятные перемены, она резко развернулась, намереваясь спокойно проследовать к ванной комнате. Образ на зеркальном стекле повторил ее жест, однако в какой-то момент движения зазеркальной девчонки оказались чуть более стремительными…

У роз были бархатистые лепестки цвета запекшейся крови и длинные, усыпанные шипами стебли. Розы росли повсюду — вдоль вымощенных мраморными плитами дорожек, у сапфирового бассейна, возле белоснежной виллы с огромными витражами, целое море роз простиралось до самого горизонта, превращаясь в бесконечный пурпурный ковер. Краски этого странного мира были невероятно сочными и яркими, они создавали атмосферу фантастического праздника, но при этом внушали безотчетную тревогу.

Две синеглазых малышки в нарядных сарафанчиках играли у самой воды. Внимание близняшек было приковано к розовому плюшевому зайцу, которого держала в руках одна из них.

— Тань, дай мне Зарьку!

— Нет, он мой! Он только меня любит!

— Хочу Зарьку!

— Нет-нет-нет!

Одна из девочек толкнула сестренку, и обе повалились на изумрудный, неестественно яркий газон. Плюшевый заяц отлетел в сторону, его бессмысленные глаза-бусинки уставились в бирюзовое небо. Девочки с одинаковыми лицами продолжали возиться в траве. Близняшек можно было различить только по костюмчикам — сарафанчик одной пестрел красно-синей клеткой, а у второй — отливал зеленью и охрой. Малышки толкали друг друга пухлыми кулачками, пытаясь дотянуться к лежавшей на траве игрушке. Наконец той, что была одета в красно-синий сарафан, удалось схватить зайца: