Села с важным видом, проехалась вперёд, развернулась, назад. По сравнению с пятёркой, на которой она училась, здесь руль крутился сам. Мария выпорхнула из-за руля, посмотрела на Сашу абсолютно счастливая и влюблённая, как всегда. Крепко обняла.

— Берём?

— Да, я ж не знаю, так очень хорошая, а в остальном?

Через полтора часа машина стояла у подъезда. Саша уехал на работу. Маша сидела в ванной, лила себе в лицо ледяным душем, и слёзы стекали вместе со струями воды, растворяясь в пене, которой Мария себе набухала от души. Мысли скакали во все стороны, бились, наскакивали друг на друга… В ушах звучало: «это тебе на тридцать лет подарок».

Машенька полюбила Сашу в первую же секунду знакомства. Или она его любила и будет любить всегда. Просто они в очередной раз встретились в Вечности.

Оберег объятий (сон)

Маруся вышла из купели. Босые ноги уютно шлёпали по деревянным ступенькам, уходящим в воду. Глубина реки возле берега была с головкой. Вода чистая, плотная, густая, как ртуть. Выглядела тёмной и по-волшебному манящей.

Маша обмоталась белоснежным полотенцем и оглянулась. Всё вокруг было залито тёплыми солнечными лучами. Сосновый высоченный лес упирался тёмно-зелёными макушками в чистое иссиня-голубое небо. Маня очень любила такой контраст, именно солнце, сосну, небо… Вокруг со всех сторон виднелись тёплые, бескрайние поля созревшей пшеницы.

«Как же прекрасно создан этот Мир! Благодарю, Вселенная!» — Маруся всегда видела и всегда благодарила. Где-то невдалеке очень сильно ухнуло. Маше захотелось походить по полю. Но стоило ей сделать шаг…

— Это может быть опасно, Мария Александровна.

— Опаснее, чем здесь? — грустно улыбнулась Маша.

Неизвестно, зачем ей захотелось перед своим Днём рождения аж сюда, почти в самое пекло, на свою родину в город Боярка под Киевом. Она не была здесь с семи лет. Здесь даже не было родных — когда-то мама поехала сюда в гости и родила её. Сейчас ей за сорок, и ей о-очень захотелось, просто невероятно как захотелось в эти места. В саму Боярку попасть никак не смогла. Примерно, под город — удалось. Пришлось задействовать все свои связи, связи связей и вообще сделать что-то уму непостижимое, чтобы попасть в пекло боевых действий.

Но Маша знала, что просто так ничего не бывает. Если так тянуло, значит, на то у её души есть свои причины.

Шла по полю и молча гладила пшеницу. Мыслей не было. Она — часть всего.

Отвлёк шорох. Три огромных военных вертолёта летели так низко, что, казалось, касались колосьев. Крались тихо и медленно. Маруся знала — свои. Поняла, что за ней. Развернулась и пошла к охотничьему домику в лесу. Одежда осталась у реки. Вертушки крутились. Значит, времени мало, и придётся лететь без трусов, в полотенце.

На пороге, широко расставив ноги, стоял военный: крепкий, с обветренным большим лицом. Серые красивые глаза врезались буравчиком, потом смотрели ласково. Мужчине было за пятьдесят.

— За мной, да? — Маша своей улыбчивой наивной непосредственностью не оставляла выбора, как улыбнуться в ответ.

— За вами. Где ваши вещи?

— У реки. Хрен с ними.

— Документы?

— Документы и любимая вилка здесь.

«Любимая вилка, мать её, могу же сморозить такой бред, что не передать буквами!» — Маруся немного разозлилась на себя, но виду не подала. Она знала, что её принимают за немного «неалё», на своей доброй волне любви, так что вилка никак и ни на что не повлияет. Женщина улыбнулась сама себе. Стояла в полотенце и с дамской сумкой, в которую и буханочку хлеба, если что, можно положить.

— Павловский, забери у дамы вещи, — обратился к парнишке военный.

Маша вдруг развернулась и пошла прямо к старшему. Подошла, обняла крепко, чуть дольше, чем положено, и поцеловала в щёку:

— Вернётесь домой целый и невредимый. И все, кого обнимете, тоже будут под покровом защиты.

У Павловского глаза вылезли из орбит почти в буквальном смысле. Самого грозного генерала Григорьева — вот так, в охапку! Какая-то бабенка в одном полотенце. У парнишки рот открылся и закрылся только, когда эта красивая худенькая женщина подошла и к нему и обняла и крепко поцеловала и его в щёку точно также:

— И ты вернёшься целым и защитишь всех, кого обнимешь.

У Алексея Ивановича Григорьева что-то ёкнуло внутри, когда эта писательница внезапно обняла его, что-то почувствовал он глубоко и поверил ей сразу, да и женщина выглядела в этот момент, будто не отсюда.

Первым очнулся генерал:

— Отставить нежности, некогда! — рявкнул так, что Мария подпрыгнула и чуть полотенце не потеряла.

В вертолёте Маша с теми же словами обняла пилота. Генерал нервничал. Точный квадрат и, судя по времени, уже должно быть не видно солнца от взрывов, его разведка не ошибается… Поднялись и тихонько улетели.

Никто не знал, что в это время недалеко в расположении ВСУ происходила какая-то чертовщина, и абсолютно все орудия перестали стрелять. Просто ни у чего не работал спусковой механизм.

Григорьев, Павловский и ещё много-много военных, кому они передали защиту объятий доброй и удивительной Марии Александровны, все остались живы и частенько с ними случались чудесные истории, которые заставляли верить в оберег от писательницы и передавать его дальше своим братьям по оружию.

Авария (от первого лица)

Сначала были Одноклассники, потом Инста (соцсеть признана экстремистской и запрещена в РФ), сейчас выбрала Вк.

Я всегда выбираю интуитивно, то, где комфортно. Инстаграм (соцсеть признана экстремистской и запрещена в РФ) — это моя работа. Одноклассники стали немного грязноваты. В Вк — те люди, общество которых мне экологично.

И сейчас я поделюсь здесь открыто своими мыслями и эмоциями после аварии.

Здесь ведь неизвестно то, о чём хочу «развести антимонию», как говорил мой дедушка. Я и могу развести её только благодаря прошедшему времени.

Двадцать пятого декабря я поехала к маме с Дашей, Гришей и Мишей. Была офигенная метель, в такую я ездила и днём и ночью уже тысячи раз. По Курской трассе на подъёме при моей скорости пятьдесят-шестьдесят километров в час УАЗ начал вилять. Неслась вниз, встречка, и я ушла в кювет. Отбойника не было. Высота обочины около двух метров. Я постаралась вырулить, чтобы удар пришёлся на меня, частично получилось. Потом мы ударились крышей, перевернулись через левый бок и встали на колёса. Я оглянулась — все живы, отлично.

Вышла. Газ шипит. Знаю, что не взорвёмся — это отдельная история, обязательно расскажу, но потом. Сначала