Должно быть, он выглядел очень глупо, стоя посреди этой толпы бродяг, и тогда Адил-бей ощутил одновременно и стыд, и гнев.

Он по меньшей мере шесть или семь раз прошелся по всей длине набережной. Толпа постепенно редела. Было около десяти часов вечера. На углу стояло несколько женщин, и одна из них сделала два шага, чтобы оказаться у Адил-бея на пути, затем незнакомка вновь вернулась к своим спутницам.

«Госпожа Пенделли должна быть умнее своего мужа», — подумал Адил-бей.

Но какое это имеет значение? Она больше не может оказать ему никакой помощи. Он вновь увидел окна, заполненные фигурами юношей и девушек. В течение нескольких минут он шел, окутанный облаком музыки. Турок задавался вопросом, от чего скончался его предшественник. Каким он был? Сколько ему было лет?

Два раза Адил-бей, намереваясь вернуться в консульство, сбивался с пути. Улицы походили друг на друга: щербатые мостовые, размытые дождями и сточными водами, кучи забытых камней, открытые двери темных подъездов.

Наконец мужчина узнал дом, один этаж которого он занимал. Лестница оказалась неосвещенной. Адил-бей наткнулся на обнимающуюся парочку и пробормотал извинения.

У него был ключ. Сделав всего пару шагов, турок понял, что квартира совершенно пуста, и ему стало не по себе. Там, в итальянском консульстве, неспешно беседовали в ярко освещенной гостиной, расположившись вокруг стола с бутербродами и стаканами водки. Духов госпожи Амар было достаточно, чтобы напоить обстановку особой женственностью.

— Есть тут кто-нибудь? — крикнул Адил-бей в темноту, ища электрический выключатель.

Лампочка без абажура залила пространство унылым светом, и он оглядел прихожую с двумя скамейками, стенами, украшенными официальными уведомлениями, прихожую, пропитавшуюся запахом бедности.

Следующая комната оказалась его кабинетом. Далее, слева, находилось нечто вроде столовой. Внимание Адил-бея привлек журнальный столик, но мужчина сам не мог понять почему. Наконец он вспомнил. Утром новоиспеченный консул заметил на нем патефон и пластинки. Патефон исчез. Исчез также турецкий ковер, покрывавший тахту!

— Что, никого нет? — повторил мужчина неуверенным голосом.

Никого, ни в спальне, ни на кухне, где над грязной раковиной нависал водопроводный кран.

Все было грязным: стены, потолок, мебель, документы — подобная безрадостная грязь встречается в казармах и в некоторых государственных конторах. В буфете не нашлось ничего съестного, тарелки, оставшиеся после обеда, были грязными.

— Почему же он так упорно демонстрировал свое презрение к Турции? — проворчал мужчина в поисках места, где бы присесть.

Он вновь увидел как наяву красивую руку госпожи Пенделли, щипцы для сахара, застывшие над чашкой. А она была хороша, эта госпожа Пенделли. Голубое шелковое платье выгодно подчеркивало плавные линии округлой фигуры, ведь итальянка отличалась полнотой. Полными были и ее губы, за которыми прятались очень белые зубы. И она передвигалась по комнате с непринужденной грацией светской дамы.

— Да уж, это вам не чернявая персиянка!

Наглая пигалица с телом твердым, как зеленая маслина; она должна была бросаться на шею любого мужчины!

Адил-бей даже не знал, где находится его кровать. Ему не дали времени разобрать чемоданы. Турок выпил воды из-под крана и нашел, что у нее какой-то неприятный аптечный привкус.

Этажом выше кто-то расхаживал по комнате. Адил-бей бросил взгляд в окно и увидел в доме напротив двух незнакомых людей, облокотившихся на подоконник и наслаждавшихся вечерней свежестью в полной темноте и тишине.

Штор в консульстве не было, и потому они видели все, что делал Адил-бей. А утром шторы еще висели? Этого турок вспомнить не смог. Он решал, где бы устроиться, когда в одночасье погасли все лампы, причем не только те, что находились в квартире, но и на улице.

Пара в доме напротив по-прежнему стояла у окна, ведь консул не заметил никакого движения. В конечном итоге Адил-бей смог разглядеть белизну мужской рубашки, а затем и молочные пятна лиц.

Лампы все не зажигались. Это была не авария, просто каждый раз в полночь в городе выключали электричество. На соседней улице раздались шаги. Взвизгнуло какое-то животное, не то кошка, не то собака.

Консульство Италии тоже осталось без электричества? По крайней мере, они должны были подготовить керосиновые лампы! Адил-бей не курил, и у него даже спичек не нашлось!

Окончательно расстроенный мужчина осмотрелся вокруг: тусклый свет, лившийся с неба, затянутого белыми облаками, немного разогнал ночной мрак.

Адил-бею ничего не оставалось, как лечь спать. Прямо в одежде он устроился на тахте, но вскочил, когда свет луны робко коснулся его лица. Неужели он задремал? Этого турок не знал. Он подбежал к окну. Поискал глазами окно напротив и сначала нашел ярко светящуюся точку — огонек сигареты, затем рукав рубашки, согнутую в локте руку, голову мужчины, а рядом силуэт женщины с волосами, рассыпавшимися по плечам.

Яркий лунный свет пронзил темноту и позволил Адил-бею увидеть в глубине комнаты, прямо за парой, светлый прямоугольник постели.

«Они меня видят, — думал консул. — Они не могут меня не видеть!»

И, словно бросая вызов, Адил-бей прижал лицо к стеклу, даже не задаваясь вопросом, как он выглядит с расплющенным о стеклянную поверхность носом — угрожающе или комично.

Адил-бей проснулся, разбуженный солнечным водопадом; влажная кожа, горящие веки. Не вставая с тахты, даже не поднимая головы, он тут же принялся смотреть на дом, стоящий напротив, на дом, купающийся в тени.

Наконец он поднялся, недовольный, раздраженный, и первым делом пригладил растрепанные волосы. Окно на другой стороне улицы оказалось широко распахнутым. Женщина наводила порядок в комнате, и то, как она посмотрела на Адил-бея, свидетельствовало о том, что соседка делает это не в первый раз.

По крайней мере, в кухне она не сможет за ним наблюдать. И Адил-бей отправился на кухню. За неимением полотенца мужчина смочил носовой платок и протер им лицо, затем сделал глоток воды, привел в порядок галстук, после чего вернулся к окну, хмурый и преисполненный подозрений. В его груди поселилась пустота, а во рту — горечь: так бывает на следующий день после попойки.

Женщина склонилась над широкой кроватью, перестилая простыни. Адил-бей заметил на постели две подушки, а справа еще одну кровать, более узкую.

И снова соседка повернулась к нему, но, встретив взгляд турка, отвела глаза. Эта женщина грузинского типа была молодой, дородной. За неимением пеньюара и, без сомнения, любой другой домашней одежды она накинула прямо на голое тело трикотажное платье из искусственного шелка. И это платье, пронзительного желтого цвета, которое при каждом движении липло к коже, внезапно показалось Адил-бею каким-то неожиданно знакомым.

Все жилье людей напротив состояло из одной только комнаты, потому что в ней находились и стеллажи с книгами, и стол, заставленный чашками и тарелками, и спиртовка, на которой сейчас что-то варилось. Вдоль стены была развешена всевозможная одежда, но с какого-то момента Адил-бей видел лишь зеленоватый круг — форменную фуражку, которая вдруг стала центральным предметом декораций: ведь это была фуражка сотрудника ГПУ.