Хорошо или не очень, я не могла еще понять. У меня было чувство, что я здесь чужая. Все тело болело, на левой ноге железная бандура с торчащими штырями. Понятно, почему нога была такая тяжелая. Хотелось повернуться на бок, но не было такой возможности – везде провода да капельницы, раны горели, вспыхивая при малейшем движении. Захотелось обратно в ту темную и мягкую комнату, там у меня не болело ничего.

А еще осознание того, что я наломала дров по дурости, причинив вред не только себе, но и всем вокруг… Я сильно переживала за ребенка, боялась, что после всего он под угрозой, а терять своего первенца в мои планы не входило. Мне хотелось поговорить с Тимом, может он успокоил бы меня. Но вместо него его сестра рядом, а с ней я разговаривать не хочу.

После услышанного и увиденного я возненавидела себя, а заодно и всех вокруг. Если бы я смогла встать, то с превеликой радость смылась бы сейчас отсюда. Только вот бежать некуда, никто меня нигде не ждет. Да и теперь передвигаться самостоятельно смогу не раньше, чем через полгода. Такие вот дела.

Большую часть дня я лежала, закрыв глаза. С каждым часом боль становилась все интенсивнее, к вечеру я уже не могла сдержать стон. Болело все тело, даже не понять, что именно ноет. Периодически ко мне подходили чужие люди в белых халатах, врачи проверяли аппаратуру, что-то отключали, осматривали меня и задавали вопросы, светили фонариком в глаза.

Вопросы порой были странные, например, когда празднуют Новый год или что такое трамвай. Моими ответами доктора были довольны, значит я в своем уме. Потом приходили санитары и нянечки. Они переворачивали меня, переодевали и занимались моей гигиеной. Я была послушна, скорее даже равнодушна ко всему. Я ждала только одного человека, но он не приходил весь день, мне даже стало казаться, что мне приснилось все, и мой любимый и прекрасные три дня проведенные с ним.

Вечером мне сделали обезболивающее и сказали, что на ночь дадут снотворное, потому что я сама вряд ли смогу уснуть, а моему мозгу нужен отдых. Я не понимала при чем здесь мой мозг, я ведь ногу сломала и ранена в грудь. Но спрашивать не стала, безразлично. В конце концов сон — это не самое худшее времяпрепровождение, хоть не буду видеть жалостливые и осуждающие взгляды. Вот так уснуть бы на полгода…

  Потихоньку выплывая из сна без сновидений, еще не открывая глаз почувствовала, что он рядом. Тим не трогал меня, просто сидел рядом на стуле. Я не спешила открывать глаза, чувство вины жгло меня огнем… хотя в чем я виновата? Навредила я только себе.

- Ева… ты же не спишь, я вижу… ты не хочешь видеть меня? Нам нужно поговорить…

Я не удержала тяжелый вздох. Открыла глаза и посмотрела на своего любимого. Бледное лицо и потухшие глаза, многодневная щетина на щеках и подбородке, напряженный взгляд… это не мой Тимоша, его призрак, не более. Говорить с ним не было ни сил, ни желания, я молча смотрела на него. Тим взял меня за руку, я едва поборола желание вырвать ее у него. То, что случилось, сломало меня и порвало связь между нами.

- Прости меня… - прикоснулся губами к моим пальцам, – я знаю, ты не доверяешь мне… но… я бы никогда не причинил тебе вреда… я люблю тебя. Это были самые жуткие шесть дней в моей жизни…

- Прости… у меня выхода не было, – говорить трудно, в горле пылающий ком стоит. Но и ничего сказать я не могла. Одно не понимаю, зачем сидит возле меня все эти дни, шел бы к своему котенку, та ведь бриллиантов ждет от него. У меня только один вопрос к Тиму.

– Евушка, какой выход? Тебе ничего не угрожало, мы охраняли тебя. Только вот от самой себя не уберегли… – его голос был тих, как шелест листьев в тихую погоду. Он не укорял меня, сожалел просто, что все так случилось.

- Уберегли… я же здесь. Только вот… ребенок…

- Тебе уже сказали? Это я виноват.

- Нет, не нужно винить себя.

- Нужно. Я мужчина, я должен был позаботится о том, чтоб не было последствий. А я понадеялся на твой график, который видать сдвинулся из-за пережитого стресса. Так бывает. Только теперь придется прерывать беременность…

- Нет! Нет! Я не дам убить моего малыша! – я подскочила как ужаленная, разочарованная жестокостью Тима. Думала он поддержит меня.

- Тише, тебе нельзя двигаться. Ева, ты не понимаешь, вернее не знаешь… - Тим поправил мне подушку и уложил меня поудобнее. – Я объясню.

- Не хочу твоих объяснений. Я не дам делать аборт и точка. Это мой ребенок, мое тело. А ты свободен, я не собираюсь навязывать тебе ненужного ребенка. Можешь идти к своему котенку и успокоить ее, проблем у вас не будет! – выпалив все, совсем потеряв силы, я отвернулась. Слезы закипали на глазах. Вот я и одна.

- Ты просто не понимаешь… нельзя оставлять его. Ну посмотри на меня! И что ты имеешь против котенка? Сказала бы сразу, что не хочешь…

- Ты еще спрашиваешь?! Ну ты… - у меня просто слов нет, возмущению нет предела.

Разговор наш прервали врачи, которые пришли с обходом. Тим не захотел уйти, сидел и слушал. Правда пересел на стул у окна. Был и тот доктор, с акцентом. С ним советовались и соглашались с его доводами. Я поняла, что мне предстоит еще одна операция, через неделю, когда подживут мои огнестрельные раны.

Я уже видела их, когда приходила медсестра обрабатывать швы. Немного в стороне от правой груди пуля прошла навылет сквозь ребра, не задев жизненно важных органов, только крови много потеряла. Другая пуля рассекла кожу левой груди и предплечья с внутренней стороны. Получилось два длинных шрама, они были неглубокие, поэтому зашивать не стали. Но болели жутко. Для меня было шоком видеть все это.

Про беременность я уже не говорю, будто не со мной все это происходит. Вперед вышла невысокая женщина, я уже видела ее вчера, она привозила портативный аппарат, делала мне «узи». Только исследование ничего не показало, слишком маленький срок. Она рассказала мне про беременность, и по каким причинам придется избавляться от ребенка. Я поняла ее. Только мнение свое не поменяла.

- Ну что же, в общем все хорошо. Завтра с утра анализы возьмут, а послезавтра процедура по прерыванию беременности, – доктор с серыми грустными глазами смотрел на меня жалостливо, будто ему больно сообщать эту новость.

- Вы у меня не спросили, может я против прерывания! Или мое разрешение не требуется? – я вскинула голову, показывая, что сдаваться не собираюсь. А в душе все сжалось в комок от страха.

- Эта операция по медицинским показаниям. И чем раньше, тем лучше. У вас еще будут дети. Но в любом случае вам решать, плод в вашем теле.

- Тогда я против.

- Поверьте специалистам, плод нежизнеспособен. Вы просто не понимаете… - доктор посмотрел на Тима, будто ища у него поддержки.

- Я поговорю с Евой. Потом сообщу вам решение, – Тим подошел к моей кровати, взял меня за руку.

Врачи ушли, а Тимоша снова уселся рядом со мной. Было видно, как ему тяжело начать разговор. Он тяжело вздохнул и молча сидел, опустив плечи. Я закрыла глаза, мысленно надеясь, что он уйдет, что оставит меня в покое.