спасало чувство, что все это не по-настоящему, это мне только снится, и когда я проснусь, все снова будет нормально. А пока нужно как-то поддерживать разговор.

— От восьмидесяти до девяноста, — отозвался эксперт. — По состоянию тела я бы скорее предположил девяносто, но ее образ жизни мог вызвать преждевременный износ организма.

— Что вы можете знать о ее образе жизни?

— Я — ничего, а тело знает. Она вела активный образ жизни, занималась тяжелым физическим трудом, очень много двигалась. Организм ей достался крепкий, здоровье — отменное, с химией и радиацией она не взаимодействовала, так что этим ее состояние не объяснишь. Но она не раз была ранена… Видите этот шрам? Это, похоже, следы зубов, а вот это — очень сильного удара, такого, от которого кожа просто порвалась…

Следователь покосился на меня с нескрываемым подозрением, да и понятно почему. Когда жена в шрамах, винят в первую очередь мужа. Но подвох в том, что моя жена неделю назад покидала дом без шрамов!

— Это не я.

— Это не он, — неожиданно поддержал меня эксперт.

— Откуда такая уверенность? — удивился следователь.

— От возраста отталкиваюсь. Предположим, сейчас ей девяносто, а когда она пропала, не было и тридцати.

— Но она пропала неделю назад!

— С этим буду разбираться не я, — отрезал медик. — Я буду говорить только о том, что вижу на теле. А тело говорит, что муж жену шестьдесят лет не видел. Но все эти шрамы она получила намного меньше шестидесяти лет назад.

Вот и как такое воспринимать всерьез? Да никак! Если предположить, что за неделю Рэдж прожила шестьдесят лет, голова идет кругом. Мне проще было воспринимать все это как условия теоретической задачи, никак не связанной со мной.

Этот трюк не будет спасать меня вечно, но что я буду делать дальше — я пока не придумал.

Эксперт между тем совершенно забыл, что я муж погибшей, а тело перед нами когда-то было живым человеком. Перестав опасаться, что я в порыве чувств набью ему морду, он вошел в раж и описывал нам работу с трупом, как какую-то диковинку, вдохновение для научного труда на пять томов.

— Ран у нее очень много, и много переломов. Девятнадцать! У нее девятнадцать сросшихся переломов!

— Ваша жена когда-нибудь ломала кости? — спросил у меня следователь.

— Никогда, даже в детстве, — покачал головой я.

И оба мы знали, что за неделю не сросся бы даже один перелом — не то что девятнадцать, и оба не говорили об этом.

А эксперт уже не обращал на нас внимания, он оставался на своей волне:

— Некоторые раны, полученные ею, были достаточно тяжелыми, но она все их пережила.

— Так от чего же она тогда умерла? — не выдержал я.

— Она утонула, легкие были полны соленой воды. Если учитывать, что никаких травм, указывающих на сопротивление, нет, можно предположить, что произошло это добровольно — она утопилась.

— Нельзя ли об этом поделикатней говорить? — нахмурился следователь, бросив на меня быстрый взгляд.

Его беспокойство можно было понять: от этих слов мне должно было стать больно. Но больно почему-то не было. Я вообще почти ничего не чувствовал, внутри расползалось онемение и тупая безысходность.

Я просто сплю. Это не про меня и не про Рэдж. Скоро я проснусь, и все снова будет хорошо.

Вопрос в том, что делать, если я все-таки не проснусь.

— Она не могла утопиться, — только и произнес я.

— Очень даже могла! Состояние легких…

— Да плевать на состояние легких! Рэдж просто не могла навредить себе. Есть люди, которые к такому склонны, но она не из их числа.

— А вот тут вы неправы! — с непонятным торжеством объявил эксперт. Желание двинуть ему на секунду вернулось, и пришлось напоминать себе, что он не злой, тупой просто. — Она могла навредить себе и очень даже вредила!

— Как это понимать?

— Да сами посмотрите!

Он осторожно приподнял тонкую белую руку старухи и развернул ко мне внутренней стороной запястья. При ярком свете лампы невозможно было упустить, на что он указывал. На запястье шрамов было не в пример больше, чем на остальном теле, они наслаивались друг на друга, и казалось, что кожа там вдруг пошла складками. Почти все они были тонкими и горизонтальными, хотя попадались и полукруглые отметины, и шрамы-точки.

Я прекрасно понимал, на что смотрю. Я просто не мог произнести правильный ответ вслух, а вот у следователя получилось:

— Она резала себе вены.

— На обеих руках и не единожды, — подтвердил эксперт. —