Однако опытные командиры вовремя сумели сдержать их, давая возможность пиренейским идальго восвояси убраться под защиту крепостных бастионов. Принц и его генералы благоразумно решили: если прекратить битву сейчас, она уже не может считаться проигранной. Еще один неудавшийся штурм мощной крепости с достойным, хорошо вооруженным гарнизоном — только и всего. Какому полководцу неведомы подобные полупобеды-полупоражения?

— Не встречался ли вам в этой кутерьме мой друг виконт де Морель, досточтимый барон фон Вайнцгардт? — все еще пытался не терять присутствия духа д’Артаньян. Но даже ему это удавалось сегодня все хуже и хуже.

— Видел его. Отбивался прикладом мушкета, — мрачно пробубнил спешенный драгун. — По-моему, остался без шпаги. Впрочем, для мушкетеров это обычное дело. После каждого боя можно собирать полные повозки мушкетерских шпаг.

— Никогда не замечал чего-либо подобного, досточтимый барон, — миролюбиво возразил д'Артаньян. И, опираясь на ножны шпаги, словно на посох, начал устало подниматься по склону.

Лейтенанту мушкетеров явно перевалило за тридцать, русые волосы кое-где покрылись легкой проседью, однако отмеченное печатью мужества, смуглое утонченное лицо и лучистые черные глаза продолжали удерживать лихого офицера в седле отдаляющейся, но все еще не остывшей молодости.

— Я тоже… не замечал, — совершенно неожиданно сознался барон, нисколько, впрочем, не удивив этим д'Артаньяна. Он знал, что многие солдаты и офицеры держались на пределе сил, а потому сорваться могли в любую минуту, из-за любого пустяка. — И вообще, будь оно все проклято, — простонал драгун.

Трава на возвышенности посерела и казалась мертвой, а бесцветные цветы отъявленно источали пороховую гарь.

— Уж не ранены ли вы, лейтенант? — тоже чуть ли не простонал д'Артаньян. Его серый плащ с некогда белым лотарингским крестом — знак принадлежности к «серым» королевским мушкетерам — был основательно изорван и прожжен, шляпу сорвало пулей. А спрашивая драгуна, не ранен ли он, д'Артаньян не смог бы с уверенностью ответить на вопрос, не ранен ли он сам.

— Кажется, вы правы: я ранен.

Только сейчас д'Артаньян обратил внимание, что мундир Вайнцгардта перепачкан кровью, длинная драгунская сабля, которую он все еще держал в левой руке, тоже покрылась бурыми пятнами, словно ржавчиной, а правую руку, от пальцев до кисти, перепахивала багряная отметина.

«На этом месте появится чудный шрам! — черно позавидовал ему мушкетер. — Сабля в руке, окаймленной такой отметиной, покажется еще страшнее, да и цветы, предназначенные для дамы сердца, величественнее. А как умопомрачительно сможет демонстрировать ее Вайнцгардт на самых престижных балах Парижа и Дрездена!»

— Это я не от раны застонал, граф д'Артаньян, — от обиды. Да, какой-то нахрапистый саксонец, кажется, действительно пощекотал мне бок. Но не думаю, что вся эта кровь, — отрешенно осмотрел себя барон, — обязательно должна принадлежать мне одному. Что-то же должно было остаться и от сраженных мною врагов.

— Не сомневаюсь, барон.

— Вы обратили внимание, я сказал: «врагов», — болезненно поморщился лейтенант-драгун, ухватившись за плечо д'Артаньяна. — Но хотелось бы знать: кто они — эти мои враги? Как назло, весь день попадаются если не саксонцы, так пруссы. Как вы думаете, что должен ощущать саксонец, воюющий за короля Франции, когда он убивает в бою саксонца, сражающегося под знаменами короля Испании?

— Он должен помнить, что не имеет права задумываться над такими вопросами. В этом его спасение.

— Вы — сама мудрость, граф.

— Но в любом случае постарайтесь сохранить этот мундир, чтобы поразить его видом принца де Конде. Больше всего главнокомандующий любит лицезреть окровавленных храбрецов.

Ядро, посланное из крепостного орудия, пролетело в нескольких метрах левее их и, взорвавшись, подняло в воздух остатки полуразрушенной санитарной кибитки. И хотя осколки и щепки вспахали землю в нескольких шагах от них, офицеры даже не пригнулись, лишь устало взглянули на то, что осталось от повозки да истерзанных крупов двух еще ранее убитых лошадей.

— Глядя на вас, командующий, тоже, конечно же, прослезится, — не потерял нить разговора Вайнцгардт. — Нет, это уже не война, граф. На эти стены, — оглянулся на укутанный дымом город, — нельзя посылать ни одного солдата. Стянуть артиллерию, всю, какая только имеется в пределах Франции, и расстреливать сто дней подряд. До тех пор, пока их проклятая крепость не превратится в вавилонские руины.

— Подбросьте эту идею главнокомандующему, — грустно улыбнулся д'Артаньян. — Разжалует всех артиллерийских офицеров. О, да вон и мой друг де Морель, — показал шпагой на сидевшего на борту поверженной повозки мушкетера. — Жив. Вопреки всем моим страхам и гаданиям — жив.

— Какая неподдельная радость, — съязвил Вайнцгардт.

— Вас это удивляет?

— Заставляет вспомнить, что не далее как вчера, в роще неподалеку от позиций, вы, граф, сражались на дуэли. Причем не с кем-нибудь, а с виконтом де Морелем.

Мушкетер мог бы возразить, что на самом деле это была всего лишь замаскированная под дуэль фехтовальная разминка, да к тому же прерванная адъютантом главнокомандующего, явившегося, как всегда, некстати. Однако утруждать себя подобными объяснениями не стал.

Еще один снаряд вошел в землю где-то далеко позади, но взрывная волна все же достигла офицеров, обдав пылью и холодом смерти. При виде отступающего противника испанские бомбардиры, кажется, совершенно забыли о счете снарядов и палили ему вслед с такой сатанинской яростью, словно кто-то сумел убедить их, что бой этот — последний и что пальбой своей они похоронят всю армию.

— Потому и рад видеть, что завтра утром опять представится возможность сразиться на дуэли. Все с тем же виконтом де Морелем. Почти стихи, а, барон? Жаль, Сирано де Бержерак не слышит — оценил бы.

— Вы знакомы с этим злоязычным рифмоплетом? — слабеющим голосом спросил барон, забыв на какое-то время о Мореле.

— С мушкетером Савиньеном Сирано де Бержераком я имел честь встречаться под стенами Арраса. Я тогда служил в роте королевских гвардейцев. Но мы были друзьями. Поэт и дуэлянт — редкое сочетание. Лично меня оно вполне устраивало.

— Презренный поэт и не менее презренный дуэлянт, — процедил Вайнцгардт. — Можете мне поверить.

— Но верю и тому, что слышал и видел во время осады крепости Аррас [2].

— Неужели и там не нашлось шпаги, которая проткнула бы глотку этому бездарному пииту?