– Ага, конечно. Ни за что.

Жестокость оживает и медленно ползет по комнате. Я понимаю, почему Тобиас решил вечно оставаться под кайфом.

– Нам нужна книга, Тобиас, – говорю я.

– Что? Ты кто такой? – Он смотрит на Патрика. – О чем он говорит?

– Ты знаешь, о чем. Неси книгу.

– Нет никакой книги!

Он искренне озадачен, и меня это беспокоит. Не знаю, как скажу Юджину, что не достал книгу. Только я собираюсь спросить, что за дверью в дальней стене, как слышу за спиной скрип дерева, и висящий флаг отплывает в сторону, заливая лачугу светом. Я оборачиваюсь, а испуганный Патрик вскидывает оружие.

Человек в дверном проходе очерчен солнечным светом: он – темный силуэт, черная дыра в пространстве. Высокий и стройный, волосы обрамляют голову языками огня. На мгновение мне кажется, что я чувствую запах гари. Он входит в лачугу, и сразу становится понятно, что с ним что-то не так, хотя трудно объяснить, что именно. Его аура деформирована, и сигналы тревоги, исходящие от нее, доходят до центра моего мозга. Он делает еще один шаг и ступает в просеянный через окно свет; может показаться, что своим усталым и изможденным видом он ничем не отличается от изъязвленного нищетой деревенского мальчишки, но все же его приближение я чувствую кожей. А еще чувствую, как кривятся губы, и с трудом заставляю себя не показывать отвращения.

– Тоби? – спрашивает он молодым и бесстрастным голосом. Совершенно обычным голосом. – Брат скоро вернется. Что это за люди?

– Привет, Джонни, – отвечает ему Тобиас через мое плечо. Теперь я отчетливо вижу, что он нервничает, и, хотя взгляд остается прикован к Джонни, он излучает напряжение, словно не знает, с какой стороны ждать нападения.

А я знаю.

Патрика и ему подобных страх толкает на низость – таковы их инстинкты. Он стреляет.

Один-единственный раз, но быстро и точно. Патрик – профессионал. Звук выстрела сотрясает воздух лачуги и пуля пробивает череп Джонни еще до того, как я успеваю вздрогнуть от громкого звука.

Я моргаю. В ушах пищит пронзительный звон. Патрик не двигается и стоит в стойке: взгляд направлен вдоль вытянутой руки и ствола, а на лице застыло пустое выражение. Вот его истинное лицо. Тобиас опускается на одно колено, закрыв уши ладонями, и шевелит губами. Кажется, он что-то кричит. Джонни недвижно стоит у дверного проема, будто пуля, прошедшая через его черепную коробку, имела ту же силу, что и очередное неприятное высказывание. Флаг за его спиной заляпан темными сгустками мозгового вещества.

Он переводит взгляд с Патрика на Тобиаса и что-то говорит. Я едва слышу его из-за звона в ушах.

– Что же мне теперь делать? – спрашивает он.

Я делаю шаг и мягко заставляю Патрика опустить руку.

– Ты что, мать твою, издеваешься? – говорит он, не сводя глаз с Джонни.

– Патрик, – зову я.

– Я, что ли, на хрен, проклят? Серьезно? Я прострелил тебе мозги!

Пулевое отверстие в правой скуле Джонни размером с монету в десять центов. Из него струится тонкий ручеек крови.

– Придурок, – отвечает Джонни.

Тобиас встает, разведя руки в стороны, словно пытается разнять двух воображаемых боксеров.

– Ради всего святого, давайте успокоимся!

Он отводит Джонни к кровати, усаживает его на матрас, убирает с лица светлые волосы и исследует след от пули. Затем поворачивает голову, чтобы лучше рассмотреть выходное отверстие.

– Черт побери! – ругается он.

Джонни щупает затылок рукой и говорит:

– Ничего себе.

Я тоже решаюсь посмотреть. Затылка больше нет, и череп превратился в чашу, заполненную свернувшейся кровью. В каше виднеются маленькие дымящиеся угольки.

– Патрик, – говорю я. – Остынь.

Он все еще не в себе. Я вижу, что он пытается уложить произошедшее в голове.

– Мне нужно убить их, Джек. Нужно. Я никогда не чувствовал ничего подобного. Что происходит?

Тут оживляется Тобиас:

– Я ведь нашел этому парню работу в забегаловке! Что мне теперь делать?!

– Тобиас, сейчас тебе лучше заткнуться, – говорю я не сводя глаз с Патрика. – Патрик, ты слышишь меня?

Мне самому с трудом удается сохранять самообладание. Перед внутренним взором разыгрывается сцена, где я выбиваю пистолет из его рук, а затем ударяю его им снова и снова, пока не проломлю череп. Единственное, что удерживает меня от осуществления этого плана, – абсолютная невозможность подобного развития событий.

Как только я задаю вопрос, его стеклянные глаза оживают. Какой бы обрывок импульса человечности ни сподвиг его ответить, что бы ни заставило его ухватиться за проблеск разума, возникший посреди кипящей кровавой бойни в сознании, все исчезает в вялой привычной угрозе.

– Не смей так со мной разговаривать. Я не ребенок.

Я оборачиваюсь. Матрас залит кровью. Тобиас ревностно старается минимизировать ущерб, но я не понимаю, чего он пытается достичь. Куски мозга собраны в кучку на матрасе – кажется, он вычищает чашу черепа. Джонни сидит с несчастным видом, опустив плечи.

– Я думал, здесь все будет по-другому, – говорит он. – Но всякое дерьмо меня так и преследует.

– Атлас, – требую я.

– Пошел ты, – отвечает Тобиас.

Я шагаю к закрытой двери. Лучше сам узнаю, что за ней, чем буду ждать, пока Тобиас все расскажет. Когда я касаюсь ручки, меня обдает горячей волной эмоций – смесью страха, ярости и жажды расправы. Она сжигает дотла все остатки инстинкта самосохранения. Начинает казаться, что, как только я открою дверь, горнило испустит огненный выдох и испепелит нас всех. Какая-то часть меня надеется на такой исход.

Тобиас кричит:

– Не надо!

Я открываю дверь.

На табурете в пустой комнате размером с чулан лежит обугленный череп, испускающий масляный дым из трещин. Черная плесень, покрывшая табурет, расползается по стенам. Электрический разряд бьет мне прямо в голову. Временно́е пространство смещается, перепрыгивая между секундами как заевшая пластинка, и весь мир вокруг проигрывается резкими стоп-кадрами. Из черепа сочится речь – вязкий, трескающийся звук, – с таким ломаются кости и плавятся камни. Глаза начинает щипать, и я зажмуриваюсь. Кожа на лице покрывается волдырями.

– Закрой! Закрой дверь! – кричит Тобиас, но мне кажется, что он обращается не ко мне. Как будто актер на сцене, произносящий реплики. Из его глаз струится кровь. Патрик расплывается в широкой улыбке, а его глаза похожи на кровавые фары. Он яростно мнет правое ухо, словно выкручивает черенок яблока. Джонни тихо сидит на матрасе, держа в руках кучку собранных мозгов, и раскачивается взад-вперед как расстроенный ребенок. Боль возникает в предплечьях, и я не сразу осознаю, что расковыриваю их ногтями. И не могу остановиться.