— Рад видеть вас, тетенька! — между тем провозгласил Николя. И вся его лучившаяся довольством физиономия подтвердила искренность его слов.

— И я бесконечно рада. — Лиза вынудила себя произнести это с самым счастливым видом.

А про себя подумала: «Может, я несправедлива к тетушке, приписывая ей лицемерие, которое сама же сейчас и проявляю? Все же она согласилась исполнить предсмертную волю папа и принять нас до той поры, пока мы не вступим в права наследования. И она наш официальный опекун, значит, должна заботиться о нас. Она могла и отказаться, если на то пошло…»

— Пойдемте же, дети мои. — Аглая Васильевна увлекла их к небольшому диванчику с изогнутой спинкой, рядом с которым стояли два кресла. — Я велела приготовить вам чаю с дороги. Или предпочитаете кофе с цикорием?

— Нет, чай! Чай! — обрадовался Николя, который проголодался за дорогу, и надеялся, что к чаю подадут и булочек, и печенья. А если еще и густых сливок, какие они едали у себя дома… Он даже зажмурился от предвкушения, хотя и подумал, что хороший обед вместо чая был бы уместнее.

Гостиная, очень просторная и светлая, Лизе сразу понравилась. Как ни странно, она не подавляла так, как парадная лестница. Устроившись на диване, тетушка жестом пригласила их располагаться в креслах. Лиза присела на самый край, тогда как Николя уселся вольготно, закинув ногу на ногу. Она и сама не могла понять, в чем причина внезапной, совсем несвойственной ей робости, охватившей ее. Тем более дом, где им предстояло жить, уже казался Лизе уютным и приветливым. Но почему-то ей не хотелось поднимать глаз.

Что-то было в лице их тетушки заставлявшее обмирать от страха. Нельзя сказать, что Аглая Васильевна смотрела на них с неприязнью или холодностью, и улыбка вроде бы не сходила с ее тонких бледных губ… И вместе с тем от нее исходило нечто устрашающее, как от той африканской маски, которую приятель их отца демонстрировал, будучи у Перфильевых проездом. Иван Никанорович со смехом рассказывал, как украл ее у шамана одного из племен, и было очевидно — этот господин не находит ничего зазорного в том, чтобы ограбить дикаря. Через пару месяцев после того, как он побывал у них в гостях, отец получил поразившее всех известие о внезапной кончине Ивана Никаноровича. Писали, его смерть была необъяснима и ужасна. Он весь иссох и мучился страшными болями, в чем его слуги винили жутковатую маску из Африки.

«Да как я могу родную тетушку сравнивать с шаманским проклятием?! — возмутилась Лиза себе самой. — Возможно, на ее лице просто лежит печать… высшего света. Наверное, все дамы здесь таковы… Надо просто привыкнуть».

Николя оживленно делился подробностями их путешествия, и Аглая Васильевна слушала его с одобрительной улыбкой. Раз или два Лиза поймала на себе ее быстрый взгляд, и ей почудилось в нем совсем не то выражение, с которым тетя смотрела на племянника.

— Вам забавно, тетушка, что мы так похожи? — Наконец не выдержала она.

Едва заметные брови Аглаи Васильевны удивленно приподнялись:

— Похожи? Напротив, я нахожу, что вы ничуть не похожи, дитя мое. Может быть, немного чертами… Но выражения лиц, глаз у вас совершенно разные.

— Неужели?

Лиза, в самом деле, была поражена. Да и Николя, судя по его озадаченному виду, тоже. До сих пор все находили брата с сестрой похожими, как две капли воды. Даже физически Николя развился еще не окончательно, и потому им так удавались розыгрыши, когда они менялись платьями и морочили головы редким гостям и слугам.

— Безо всякого сомнения, — между тем заявила Аглая Васильевна. — Ты, Николя, жизнерадостен и открыт миру. Ты вбираешь его с жадной торопливостью. Порой впитываешь и кое-что лишнее, но оно отсеется потом, ведь душа у тебя чистая, это сразу видно по твоему взгляду.

— А что вы скажете, тетушка, о моей душе? — С укором посмотрев на зардевшегося от радости брата, спросила Лиза настороженно.

— А ты, душенька моя, вся направлена в глубь себя. Это о таких, как ты говорят: душа — потемки.

Она усмехнулась так, будто произнесенное доставило ей неимоверную радость. Лиза спросила, опустив глаза, чтобы тетя не распознала, какой гнев вспыхнул в ее душе.

— Как это вам, тетенька, удалось так быстро узнать нас? Мы ведь еще и двух слов не сказали.

— Некоторым людям достаточно одного взгляда, чтобы угадать, кто перед ним, — явно гордясь своей проницательностью, ответствовала Аглая Васильевна.

— Значит, ваш взгляд подвел вас! — выпалила Лиза. — В моей душе нет никаких потемок!

— А может, ты и сама еще не догадываешься об их существовании, деточка моя? — Тетя внезапно понизила голос и подалась к ней.

«Она ведь намекает на что-то! — догадалась Лиза. — И я должна бы догадаться — на что… Но я, хоть убей, не понимаю!» Она вопросительно взглянула на брата, но Николя ответил лишь легкой гримаской, выразившей полнейшее недоумение. Было очевидно только одно: Аглая Васильевна невзлюбила Лизу с первой минуты.

* * *

Первая ночь в новом доме… Привыкание к новым запахам, вещам, к новой постели… Другие тени на стенах, другая луна за окном. Как тут уснуть? Перина взбита отлично, подушка удобная, белоснежная, тут уж тетушка расстаралась. Пожалуй, постель здесь пошире и получше, чем была у нее дома. Но здесь все — чужое. И сама тетя Аглая пока не воспринимается родным человеком. Да и будет ли когда-нибудь?

Но спать не дает вовсе не ощущение чужеродности всему окружающему. В конце концов, это только вещи, надо освоиться с ними, привыкнуть. А как освоиться с тем, что Алексей Кузминский сейчас так близко — добежать можно?! Может быть, на соседней улице, в соседнем доме — как знать? Лиза ведь давно смирилась с тем, что ее возлюбленный недосягаем, как мечта. Можно думать о нем, представлять его, читая стихи, фантазировать, порой воображая сцены столь откровенные, что щекам жарко становится… Но увидеть его — это несбыточно.

Так было еще вчера. А сегодня нужно смириться с тем, что Алексей рядом, но все равно остается недосягаемым. И только потому, что ее покойному батюшке взбрело в голову — его дочь не должна видеться с какими бы то ни было актерами.

«А если тетушка пригласит нас в театр? — Подумала Лиза с робкой надеждой. — Разве мы имеем право отказывать ей? Это противоречит законам гостеприимства… Или она тоже ознакомлена с условиями завещания? Да и что толку от ее приглашения, даже если оно последует? Она ведь может повезти нас совсем не в тот театр, куда рвется моя душа! А если даже случится чудо, и мы окажемся именно в том зале, а Кузминский будет на сцене… Конечно, видеть его — уже счастье! Но ведь мы не сможем переброситься ни словом… И я так и не смогу выяснить главного: помнит ли он меня? Сохранился ли в его душе след нашей встречи? Или он позабыл меня тотчас, как покинул усадьбу Ольховских?»

Она рывком отбросила одеяло, села на постели. Потом снова откинулась на подушку. Что она может выяснить, будучи запертой в четырех стенах? Сегодня, помолившись на ночь, Лиза попросила у Господа смирения и душевных сил, но пока ни того ни другого в себе не чувствовала. Она понимала, нужно молиться и молиться, горячо, истово, и тогда ее просьбы, возможно, будут услышаны. Но сейчас все ее мысли были обращены только к Алексею Кузминскому. И это его она молила: «Появись! Ведь ты же где-то рядом! Совсем рядом… Любимый мой… Самый красивый, самый талантливый… Господи, помоги мне найти его!»