Вечером мы решили прогуляться по району Черемушки, но первая прогулка по городу как-то не задалась. Улицы были темными, транспорт практически не ходил, кафе и магазины после 17 часов не работали. На улицах было пустынно. Мне поручили послать письмо в Николаев. Я долго искала почтовое отделение, которое нашла в подвале соседнего дома. За крупной решеткой, как в клетке с небольшим окошком, сидела замерзшая женщина в ватнике и перчатках.

– Давайте быстрее, – торопила она, – скоро закрываемся.

– А решетка зачем? – удивленно спросила я. – Грабят, – тихо сказала она.

«А может, – грустно подумала я, – Одессы-то уже нет. Одесситы уехали, а остались грязь, дожди, пустые прилавки, толпы бездомных и нищих».

Очень хотелось посмотреть, как там Привоз. Сели мы на следующий день в трамвай, идущий к вокзалу. Трамвай нас тоже очень поразил. Его нельзя было назвать трамваем: вместо нормального транспортного средства по улицам двигался грязный товарный вагон без сидений, с разломанными дверями и грязными окнами. Вот что значит бесплатный транспорт. А вот рынок бурлил, кипел, народ сновал в разные стороны. Ощущалось настоящее броуновское движение. Вместе с покупателями по рынку сновали и карманники. Пришлось мне и моей подруге окружить с двух сторон нашего немецкого друга во избежание неприятных событий. На наше счастье, мы выбрались из продуктового ряда без потерь.

Прежде чем отправиться домой, мы вошли в крытый павильон, где продавали обувь. Народу в нем почти не было, и я отправилась рассматривать новые модели, ведь в Одессе всегда есть последний писк. Про немецкого друга я на мгновение забыла. Через несколько минут в другом конце зала я услышала какой-то шум, там скапливались все заснувшие продавщицы. Я мгновенно переместилась туда. Так я и думала, что толпа любопытных одесситок скопилась вокруг моего приятеля. А он, удивленный таким вниманием, пытался объяснить им что-то по-немецки. Оказалось, он разглядел на витрине симпатичную туфлю и пытался попросить у них вторую, хотел померить. Поскольку толпа девушек все увеличивалась, пришлось вмешаться мне. Услышав мой одесский сленг, толпа быстро рассосалась. Вторую туфлю искали долго, в другом конце павильона.

– Как же так? – удивилась я.

– Много воруют, – объяснила продавщица. – А кому нужна одна туфля, только одноногим калекам. Но таких мало. А так можно себя обезопасить, а если пропадет – у нас хозяин вычтет из зарплаты.

«Нет, – подумала я, – Одесса никуда не уехала, ее не размыли дожди, просто она переживает очередную революционную эпоху».

Пешеходная экскурсия по прежде самым красивым улицам города радости тоже не принесла. Вся улица Преображенская была перекопана очень странным образом. Каждый новый магазин асфальтировал метровый кусочек у своего входа посреди длинной пешеходной улицы. Вся остальная ее часть напоминала поле битвы после бомбежки.

Прекрасный золотой «Пассаж» – пуст. Только нищие мальчишки бегают между редкими посетителями, протягивая крошечные ручки: «Подайте!»

А любимая, известная всем Дерибасовская превращена в сплошную торговую точку – гулять по ней теперь нельзя. Грустно. Только редкие объявления, написанные от руки, иногда попадающиеся на глаза, вызывают улыбку, такие как: «Имейте совесть, выкидывайте мусор в соседний двор!» или «Мужской туалет не работает – идите в Ж».

Так, в суматохе и встречах с родственниками, прошла неделя. И вот аэропорт. Мы, как и положено, приехали за два часа до регистрации, но все двери в зал ожидания были закрыты. Спустя 40 минут из-за одной двери выглянул человек в погонах и сказал:

– Летите? Я ответила:

– Да!

– Тогда давайте паспорта, – сказал он.

Я отдала документы, дверь закрылась. Стоим, ждем. Мой немецкий друг в полном недоумении. Прошло еще минут 30. Вдруг одна из створок дверей открылась.

– Проходите, – сказал мужчина в погонах. – Женщина пусть проходит с чемоданами к стойке, а мужчина сюда – на контрольную рамку.

Мой немецкий друг послушно прошел через контрольную рамку, зная, что у него совершенно пустые карманы. Все деньги и ключи у меня, но вдруг рамка начинает звенеть. Его возвращают, он начинает снимать с себя куртку, ремень брюк, туфли и т. д. А я в это же время поставила чемоданы на ленту. На мониторе ничего не просматривается.

– Что везем? – спрашивает меня мужчина в погонах.

– Ничего особенного, разные вещи, – говорю я. – А сколько денег? – спрашивает он.

– Все потратила, – говорю я, – осталось только 50 евро.

– Покажите? – говорит он.

Я вынимаю деньги. А мой друг продолжает звенеть и раздеваться.

Наш разговор с таможенником продолжается, и я понимаю, что деньги придется отдать.

Мы мирно беседовали с пограничником еще минут 10. После чего таможенник, глядя на меня исподволь, предлагает открыть чемодан, который забит платьями и юбками.

– Может, не надо? – говорю я, протягивая ему 50 евро.

– Ладно, – отвечает таможенник и внезапно очень громко кричит в дальний угол зала, где стоит мой полуголый друг: – Отпусти дядю, Коля! Все в порядке!

Я забираю свой чемодан, дожидаюсь, пока оденется мой немецкий друг, и мы идем в комнату ожидания рейса. Меня бьет мелкая дрожь. Я молчу, потому что забыла все немецкие слова. Как я могу ему объяснить, что наша свобода стоит сегодня 50 евро.

Прощай любимый город, теперь уже навсегда!

Когда наступают выходные, в обычной немецкой семье они используются таким образом. В субботу – обязательно магазины. Совсем неважно какие. Продуктовые, электротоваров, одежды… Немцы это называют «фрюшопинг» (от английского «шоп») или «бумельн» – это уже немецкий разговорный.

Вся семья или отдельные члены ее, пешком или в собственных автомобилях, отправляются в центр торговли в любом городе Германии, где толчётся большая масса народа. Толкутся, получая от этого удовольствие, Бог им в помощь, как говорится. Но удивляет только то, что товар в этих магазинах всегда один и тот же. Его много, и цена практически не меняется. Купить всё это можно и в будний день. Ведь крупные магазины работают до 21-22 часов. Так нет. Как говорили в Одессе, «самый цимес» прочитать в среду бесплатную рекламную газету, где йогурт будет на 10 центов удешевлен, а потом, взяв автомобиль, поехать в центр. Час искать парковку, оплатить ее, найти нужный магазин и долго, в столпотворении народа, искать этот самый йогурт.

Потом приехать домой и, поставив машину в гараж, ужасно измотанным и на нервах, рассказывать жене, как устал, добывая продукты, и сколько в городе иностранцев. Ведь пока он толкался в очереди, этот добытчик, вокруг него толпились люди, говорящие по-русски, которым именно сейчас понадобилось покупать йогурт. Они ведь интегрируются.

…Молодые немцы, Эрик и Катрин, лет сорока, долго толкаясь в продуктовом отделе крупного супермаркета, случайно увидели своих новых знакомых Мануэлу и Арнольда.