— Тебе придется поспорить с гробовщиком за большую, — заметил Фаллон. — А за эту мелочь... — он потянулся к девочке, стоявшей рядом с ним, — тебе придется поспорить со мной. Потом с этими двоими. — Он кивнул на Даву и Аргуса. — И уже потом с начальником тюрьмы.

— Никаких споров. — Настоятельница встала между Фаллоном и Партнисом, карлик, по сравнению с ними обоими, и подняла свой жезл, чтобы разорвать их зрительный контакт. — Я заберу ребенка с собой.

— Нет, не заберете! — Партнис посмотрел на нее сверху вниз, нахмурив брови. — При всем уважении к Предку и все такое, но она моя, куплена и оплачена. — Он оглянулся на ворота, где Гербер остановил свою повозку у покрытого простыней холмика. — Кроме того... откуда вы знаете, что она именно та, кто вам нужна?

Настоятельница фыркнула и одарила Партниса материнской улыбкой.

— Конечно, именно та. Вы можете сказать это, только взглянув нее, Партнис Рив. У этого ребенка огонь в глазах. — Она нахмурилась. — Я видела вторую. Напуганную. Потерянную. Ей вообще не следовало здесь находиться.

— Сайда вернулась в камеру... — сказала девочка. — Мне сказали, что я пойду первой.

Аргус пристально посмотрел на ребенка. Малышка в бесформенном куске материи — не уличное тряпье, покрытое ржавыми пятнами, но, тем не менее, рабская одежда. Ей могло быть лет девять. Аргус утратил способность говорить. Его двое старших уже давно выросли, а маленькой Селии всегда будет пять. Эта девочка была свирепым созданием, с хмурым выражением на худом, грязном лице. Черные глаза под короткой копной темных волос.

— Может быть, и другая, — сказал Партнис. — Та была побольше. — Ему не хватало убежденности. Бой-мастер узнает огонь, когда увидит его.

— Где Сайда? — спросила девочка.

Глаза настоятельницы слегка расширились. Это выглядело почти как боль. И тут же стали прежними, быстрее, чем исчезает тень от птичьего крыла. Аргус решил, что ему показалось. Настоятельнице Сладкого Милосердия давали разные эпитеты, мало из них в лицо, и слово «мягкая» к ним не относилось.

— Где моя подруга? — повторила девочка.

— Так вот почему ты осталась? — спросила настоятельница. Она вытащила из рясы хор-яблоко, такое темно-красное, что казалось почти черным, горькое и твердое. Мул может съесть одно – мало кто из людей повторит такой подвиг.

— Осталась? — переспросила Дава, хотя вопрос был адресован не ей. — Она осталась, потому что это чертова тюрьма, а она связана и под охраной!

— Ты осталась, чтобы помочь подруге?

Девочка ничего не ответила, только пристально посмотрела на женщину, как будто в любой момент могла наброситься на нее.

— Лови. — Настоятельница бросила девочке яблоко.

Маленькая рука быстро-быстро перехватила его. Яблоко шлепнулось в ладонь. За спиной девочки на землю упала длинная веревка.

— Лови. — Настоятельница уже держала в руке еще одно яблоко и с силой швырнула его.

Девочка поймала его другой рукой.

— Лови.

Аргус не мог сказать, где именно настоятельница спрятала свой фруктовый запас, но через мгновение перестал беспокоиться, уставившись на третье яблоко, зажатое между двумя руками, каждая из которых была полна двумя предыдущими.

— Лови. — Настоятельница бросила еще одно хор-яблоко, но девочка уронила три и дала четвертому перелететь через плечо.

— Где Сайда?

— Ты пойдешь со мной, Нона Грей, — ласково сказала настоятельница. — О Сайде мы поговорим в монастыре.

— Я оставлю ее себе. — Партнис шагнул к девочке. — Драгоценная дочь! Кроме того, она чуть не убила Раймела Таксиса. Семья никогда не отпустит ее на свободу. Но, если я смогу показать, что она ценна, они могут разрешить мне сначала использовать ее в нескольких боях.

— Раймел мертв. Я убила его. Я...

— Драгоценная? Я удивлена, что вы дали ей уйти, мистер Рив, — прервала настоятельница протесты девочки.

— Я бы не дал, если бы был здесь! — Партнис сжал кулак, словно пытаясь вернуть себе эту возможность. — Я был на другом конце города, когда услышал об этом. Вернулся и нашел сплошной хаос... повсюду кровь... люди Таксиса ждут... Если бы городская стража не притащила ее сюда, она бы уже была в личной темнице Турана. Он не такой человек, чтобы потерять сына и сидеть сложа руки.

— Именно поэтому вы отдадите ее мне. — Улыбка настоятельницы напомнила Аргусу улыбку его матери, которую она использовала, когда была права, и они оба это знали. — Ваши карманы недостаточно глубоки, чтобы вытащить отсюда юную Нону, если мальчик Таксиса умрет. И даже если вы добьетесь ее освобождения, ни вы, ни ваше учреждение не сможете противостоять требованиям Турана Таксиса о возмездии.

Девочка попыталась вмешаться:

— Откуда вы знаете мое имя? Я не...

— Я дружу с начальником тюрьмы Джеймсом дольше, чем вы живете, мистер Рив. — Настоятельница снова оборвала девочку. — И ни один здравомыслящий человек не станет нападать на монастырь.

— Вам не следует делать ее Красной Сестрой, — сказал Партнис тем угрюмым тоном, какой бывает у мужчин, когда они знают, что проиграли. — Это неправильно. У нее нет веры в Предка... и она всего лишь убийца. Порочная, судя по тому, что говорят...

— Вера, это то, что я могу ей дать. А то, что нужно Красным Сестрам, у нее уже есть. — Настоятельница протянула пухлую руку к девочке. — Пойдем, Нона.

Нона взглянула на Джона Фаллона, на Партниса Рива, на палача и петлю, покачивающуюся рядом с ним:

— Сайда — моя подруга. Если вы причинили ей боль, я убью вас всех.

Она молча прошла вперед, стараясь не наступать на упавшие яблоки, и взяла настоятельницу за руку.

Аргус и остальные смотрели им вслед. У ворот они остановились, черные на фоне красного солнца. Девочка отпустила руку настоятельницы и сделала три шага по направлению к покрытому простыней холмику. Старый Гербер и его мул стояли и смотрели, такие же связанные моментом, как и все остальные. Нона остановилась, глядя на холмик. Потом она посмотрела на людей у виселицы — долгий, медленный взгляд — и снова повернулась к настоятельнице. Через несколько секунд пара исчезла за углом.

— Она пометила нас для смерти, — сказала Дава.

Опять шутка. И опять не смешная.

Однажды в деревню Ноны — такую маленькую, что у нее не было ни названия, ни рыночной площади, — пришел жонглер, одетый в грязный и выцветший пестрый наряд, с голодным взглядом. Он пришел один — молодой человек, темные глаза, быстрые руки. За его плечами висел мешок из дерюги с шарами из цветной кожи, дубинками с белыми и черными лентами и грубо сделанными ножами.

— Подходите и смотрите, великий Амондо будет восхищать и удивлять. — Это прозвучало как фраза, принадлежавшая не ему. Он представлялся горстке деревенских, не работавших в поле или в хижине, но, все же, смелых настолько, чтобы стоять на пронизанном ледяным дождем ветру Коридора. Положив между ними широкополую шляпу, ожидавшую знаки благодарности, он достал четыре полосатых палочки и пустил их плясать в воздухе.