Однако, стоило шеппарю вспомнить об огромном норманне, что обретался на княжеском дворе, о его чудовищной боевом топоре, о перекошенном гневом лице, как сожаление о содеянном выпихнуло радость из сердца свея, точно кукушонок яйца пеночки. Надо же было ляпнуть такое! Вот уж точно, Локки попутал. Да, после такого оскорбления норманн не успокоится, пока не переломает обидчику все кости, включая череп. И даже венедский конунг будет ему не указ.

Выходит, Ильмень теперь и вправду закрыт для Хрольфа…

Взгляд шеппаря упал на Олькшу. Тот пялился на приближающийся Ниенский залив с бычьей тоской. Сходство парня с быком было настолько разительным, что свей опять улыбнулся. Да за такого фолька можно просить двух коров! На нем же пахать можно. Ну, и что с того, что он здоров как медведь, а на ногах у него сапоги, которых у Хрольфа отродясь не бывало? Даже горные великаны иногда спят, что и дает героям саг возможность напасть на них и убить. Человек пять легко спеленают здоровяка, покуда он будет спать. Про мелкого венеда, шеппарь и вовсе не думал. По цене овцы купят, и то прибыток, да и с глаз долой.

К тому же, было совсем не обязательно крутить парням руки прямо сейчас. Хрольф мог преспокойно отвести их на Бирку, а уж там и решить их судьбу.

Эта задумка показалась сыну Снорри самой разумной из всех, что хороводили в его голове, пока драккар медленно возвращался в объятия берегов.

Вот и небольшой островок на самом стрежне истока Ниена. До чего же он похож на орех, застрявший в огромной глотке!

Как ни спокойна была река, несшая воды Ладоги в Восточное море,[42]надлежало рассадить манскап по местам.

– Roth! Till platser![43]– проорал Хрольф от родерпина.[44]

Почесываясь и недовольно бурча ругательства себе под нос, гребцы садились на сундуки[45]и вставляли весла в кнуцы.[46]

Река Ниен всегда была где-то неподалеку и в то же время на самом краю Ладонинского мира. В детстве Волькша то и дело слышал: Ниен – то, Ниен – се. Но плавать по ней ему еще не довелось, как впрочем и почти всем Ладонинцам.

К слову сказать, старший брат Волкан – Торх, в пору своего долгого сватовства к Раде, племяннице Лады-волховы, как-то проплыл по Ниену. Сердобольный Таменгонтский ижорец[47]довез его на лодке аж до Лохи,[48]а уж оттуда парнище двинулся к эстиннам пешком. Однако в походе Торха за янтарным гребнем для своей любавы были дела на много занимательнее, чем неторопливое плавание по величавой Ниен. Так что о самой реке Волькшин брат почти ничего не рассказывал. Разве что обмолвился про то, что в устье Ниена островов едва ли ни больше, чем в истоках Волхова.

И вот теперь многоводная река подхватила варяжскую ладью и неспешно понесла на юго-запад. В пору было разочароваться, – никакой разницы между Ниен и родным Волховом Волькша не видел. Та же темная вода, те же болотистые, поросшие тростником берега. И все-таки это была Ниен – река, по берегам которой жили почти все сущие языки Гардарики.

Волкан махал рукой людям в рыбацких лодках и на прибрежных плесах. Они дивились необыкновенной приветливости варягов и поспешно выкрикивали пожелания счастливого пути. Сын Годины отвечал им на их же наречиях, чем повергал их в еще большее изумление: редкий северянин разумели какой-либо язык кроме родного.

– Ты что, понимаешь это птичье пинькание? – спросил его Хрольф.

– Ну, так… Самую малость, – поскромничал Волькша. Под насмешливым взглядом шеппаря как-то неуютно было сознаваться в том, чем еще несколько дней назад парень гордился: – А что?

– Ничего, – ответил свей.

За время мелких набегов на северо-восточные берега Восточного моря Хрольф и сам выучил несколько сумьских слов. Недаром же его любимой невольницей когда-то была белотелая, большерукая саамка.[49]Но он всегда произносил чужеродные слова так скверно, что иной пленник хихикал над ним, даже под страхом наказания. Венедский же парень говорил на языках Ингерманландии чисто и без запинки. Это могло пригодиться,… если, конечно, Хрольф передумает и не продаст его в фольки…

Шеппарь смотрел на Волькшу в упор и ждал от него каких-никаких рассказов. Ведь не просто же так его и рыжего верзилу преследовали слуги венедского князя. Но Годинович помалкивал и, памятуя давнишний урок своего отца, глаза не прятал, но и прямо в лицо не пялился.

В это время река начала петлять, забирая все больше к западу. Обогнув лобастый мыс, напротив которого в Ниен впадала игривая быстротечная речушка, стремнина поиграла водоворотами и повернула на северо-запад.

– Весла поднять, – приказал шеппарь после того, как драккар миновал опасное место.

– Вы уже второй день как вы у меня на борту, а я все еще не знаю, как вас зовут, – наконец, сдался Хрольф.

– Ты тоже не назвал своего имени, шеппарь, – ответил Волкан, улыбнувшись в душе тому, что перемолчал варяга. Однако тут же спохватился и решил не злить своего спасителя.

– Этого рыжего тролля зовут Ольгерд, сын Хорса, – сказал он.

Хрольф хмыкнул. Туповатый верзила и, правда был похож на тролля или на медведя-шатуна.

– А я Волкан, сын Годины. Моя мать, латготка, называла меня Варглобом, – зачем-то добавил венед.

– Зовите меня Хрольф Гастинг, – в свою очередь представился шеппарь: – Уж не сын ли ты того Годины, что толмачит на торжище? – спросил он через пару мгновений.

– Того самого, – не очень уверенно произнес Волькша. Как он уразумел за то время, что помогал отцу в его нелегком толмаческом деле, не все и не всегда относились к Године с уважением. Особенно варяги.

– Он – хороший человек, – сказал Хрольф: – только глупый. Потому что честный, – ответил он на недоуменный взгляд парня.