Ира покачала головой. Кто, если не она, поймет, до чего тошно, когда остаешься совсем одна?

— Как мне дальше жить?

— Динка, ты трудолюбивая. Вон как на своего козла горбатилась. Найдешь работу.

— Кто меня возьмет? В справке об инвалидности черным по белому тебе: нетрудоспособна в обычных производственных условиях. Если бы не рука!

— Я слышала, инвалидам пенсии увеличили. Может, проживешь?

— У кого была большая, тем и увеличили. А у меня третья группа, знаешь, какие это копейки?

— Бред! Вон, у хозяйки ларька, в котором я работаю, палец на ноге гноится. Так ей вторую группу дали! А у тебя правая рука нерабочая, и третью…

— Я левша.

— У тебя нет ларька, — вздыхает Ира и на минуту замолкает. — Может, ты и права, к черту вещи, пусть подавится. Начнешь жизнь сначала, забудешь Олега, вместе с его домом, мамашей-командиром и дочкой-жирдяйкой, как страшный сон.

— Ир, я же совсем забыла! — подпрыгиваю на стуле. — Катя осталась дома одна!

— Подумаешь! Ничего с твоей Катькой не будет, разве от страха похудеет на пару килограммов.

— Ир, я же ее ударила, — снова опускаюсь головой на стол, прижимаюсь лбом к холодному пластику. — Когда Олег на меня налетел, я спряталась в ванной. Дождалась, пока он уйдет на работу, а потом вышла и стала Катю к бабушке собирать. Она, как обычно, закапризничала, свекровь по телефону на меня наорала, а я не выдержала, ударила Катю по щеке и убежала. Даже входную дверь не заперла.

— Постой! Ты свекрови звонила?

— Да, сказала, что приведу к ней внучку.

— Так чего ты переживаешь? Она вас не дождется и пойдет проверять.

— Когда это будет, а там Катя одна. Она упала, ревет небось… А вдруг она ударилась?

— Дин, подумала б ты лучше о себе. Ничего твоей Катьке не будет, она весит в два раза больше тебя. Скажи спасибо, что сдачи не дала, а то мало бы не показалось.

Я прислушиваюсь к голосу подруги, ее слова гипнотизируют уставший разум. Ира права, больше ничего плохого не случится, я могу расслабиться и отдохнуть.

— Кофе будешь? — она берет с полки над столом банку «Нескафе». — Я тебе на кофейной гуще погадаю.

— От растворимого?

— Твоя правда! — заглядывает в полку Ира. — Молотый еще на прошлой неделе закончился. Зато чайник обновим. Электрический купила.

— Не боишься в сломанную розетку включать?

— А что делать? Кто ж мне ее починит? Мужика в доме нет. Даже ножи заточить некому, пришлось в мастерскую нести.

— Ир, а может, и не надо мужика? — через силу улыбаюсь я. Лицо тут же перекашивается от боли.

— Твоя правда, не надо! Что мы от них хорошего видели? Мужики — одно название. Твой бьет, да хоть деньги в дом приносит, а от моих одни убытки. Вот он, мой мужик, — как бокал во время тоста поднимает она тройник и уверенным движением всовывает в розетку.

Искры с треском разлетаются по комнате. Ира вжимает голову в плечи и отпрыгивает от розетки с тройником в руках.

— Даже он, козел, подвел. А давай лучше по стопочке? Я тебе на картах таро погадаю. Всю правду узнаем. Когда мы с тобой мужиков путных найдем.

— Не хочу я больше мужиков. Хватит.

— Что теперь, всю жизнь одна будешь? Я вот себе с утра раскладывала. — Ира берет с полки над столом колоду неправдоподобно больших, перевязанных резинкой карт. — Выпал мне король кубков — червовый по-нашему. Человек честный, надежный, с высшим образованием. Это на будущее. А покрывает его — препятствие мое — королева мечей. Дама пиковая по-нашему.

— Мамочка, что ли?

— Ну! Говорю тебе, карты не врут. Вот, сними, — подталкивает Ира ко мне колоду длинными, накрашенными черным лаком, как у заправской ведьмы, ногтями.

Ее вражда с матерями потенциальных женихов началась еще двенадцать лет назад. В то время Ире, первой красавице интерната, было четырнадцать. На лето в детском доме оставались только те, у кого не было даже дальних родственников. Моя тетя полностью отказалась от меня уже через полгода после смерти родителей, а Ирина мама, законченная алкоголичка, не только забыла, от кого родила ребенка, но и о существовании самой Иры старалась не вспоминать. Несмотря на это, мы с Ирой с нетерпением ждали каникул. В это время в детском доме открывали санаторий. Благодаря местной природе и хвойному лесу, окружавшему интернат, сюда со всей страны съезжались ребята из обеспеченных семей. С приездом домашних детей наступал праздник. В столовой появлялись экзотические фрукты и овощи, на обед давали колбасу, а к чаю даже полагался десерт — шоколадка «Аленка». Кроме того, домашним часто привозили гостинцы, а они делились с нами, сиротами.

С одним из таких домашних мальчиков и подружилась Ира. Мама, навещавшая сына каждое воскресенье, была очарована милой и воспитанной сироткой настолько, что в конце смены пригласила ее погостить. Иру всем детдомом провожали на месяц, но она вернулась уже через неделю. Приглядевшись к отношениям сына с новой подругой, мать заподозрила неладное и поспешила избавиться от развитой не по годам детдомовской красавицы. Ира горевала недолго. Спустя месяц она похвасталась подружкам, что скоро любимый снова ее заберет, и теперь не просто погостить на каникулы, а насовсем. Когда разговоры дошли до воспитательниц, Иру действительно увезли, но не к любимому, а в больницу, на аборт.

С тех пор Ира так и ходит по кругу: мальчики взрослеют, матери стареют, а ситуация не меняется. Ухажеры липнут к Ире, как дрожжевое тесто к рукам. Большинство мужчин были настроены серьезно. Отношения длились годами, вместе строили планы на будущее, Ира мечтала о законном браке. Один потенциальный муж даже переехал к ней в общежитие. Позже выяснилось, что из дома его выгнала мама. Решила показать сыну настоящую жизнь. За полгода рая в общежитии он осознал свои ошибки, исправился и улетел обратно в мамино гнездышко, прихватив телевизор, который они купили в кредит на двоих.

— Можно мне в душ? Пожалуйста, — прошу я со стоном, попробовав на вкус распухшую, как будто чужую, губу.

— Иди! Дорогу не забыла?

— Не заблужусь, — через силу улыбаюсь и с трудом встаю со стула.

Через два шага оказываюсь в крохотной душевой. Когда Ире удалось устроиться работать на завод и выбить место в общежитии, да еще с отдельной кухонькой и санузлом, нашей радости не было предела. Ей, как и мне, полагалось бесплатное жилье, но мы обе, покинув детдом, — она раньше, а я двумя годами позже, — остались на улице. Оказалось, жилплощадь дают только тем, у кого нет ни родственников, ни наследства. Ире предложили вернуться в хибару к матери-алкоголичке, мне — в родительский дом, который тетка сдала цыганам. Крохотная малосемейка, с лейкой и дырками в полу вместо душевой кабинки, была нашим общим раем, а ванну я впервые приняла только после свадьбы, в доме мужа.

Олег вообще многое для меня открыл. Например, до свадьбы я не знала, что мужья могут бить жен. Я надеялась распрощаться с рукоприкладством и казенным детством в один день. В детдоме нас постоянно били, но не просто так, а в наказание за провинность, поэтому сначала, вместо того чтобы уйти от мужа-тирана, я искала причины его агрессии. Он с удовольствием поддерживал мою неуверенность, придумывая поводы для расправы. Однажды он наказал меня за разбитую тарелку, обозвал безрукой и отлупил ремнем с железной пряжкой. За день до этого мы ездили на пикник, и кто-то из друзей назвал Олега моим прозвищем — Башмак. Тогда я не придала этому значения, но теперь понимаю — назавтра муж отомстил мне за прилюдное унижение.