Чувство вины не покидало меня с первой брачной ночи. Олег ясно дал понять, что разочарован. Он ожидал от застенчивой новобрачной невинности и возмутился, когда ее не обнаружил. В тот момент я совершила главную ошибку — рассказала мужу о своем первом и единственном сексуальном опыте. Директор детского дома выделял меня среди других девочек. Можно сказать, я была его любимицей. Он часто сажал меня на колени, гладил по голове и приговаривал: «Доченька моя!» Однажды доченька заболела. Наш общий детдомовский папа пришел в бокс меня навестить. Присел на кровать и начал гладить, только голову на этот раз прикрыл подушкой. Боль можно было стерпеть, но страх задохнуться перерос в панику. Чем сильнее я старалась скинуть подушку, тем больше заводился директор. После этого признания Олег без труда нащупал мое слабое место. С тех пор секс для меня стал ассоциироваться с болью, внимание — со страхом, а любовь — с унижением.

Муж каждый раз находил новые поводы для расправы, а я во всем винила себя, проклиная детдомовское детство, аварию, больную руку, которая не способна удержать посуду или раскатать тесто. Сейчас, стоя под душем, я с трудом намыливаю тело, но больше не презираю его за слабость. Олег научил меня многому. Теперь я сама научусь любить и уважать себя. Кажется, вместе с окровавленной одеждой я сняла груз забот, горячие струи смыли тяжесть прошедшего утра. Я укутываюсь в теплый махровый халат и наслаждаюсь исцеляющим уютом. Больше всего на свете хочется спать.

Захожу в комнату. Все кажется знакомым, но не моим, как будто я жила здесь не два, а сто два года назад. Посреди комнаты висит все та же советская люстра. Стоит нечаянно задеть ее рукой, и пластмассовые сосульки, помутневшие от времени, рассыплются по полу. Глазами ищу раздвижное кресло, на котором раньше спала. От окна оно переехало в угол, за шкаф. Открываю дверцу. В нос ударяет сладкий аромат Ириных духов с нотками ванили, рука пробегает по стройному ряду вешалок с яркими и сверкающими нарядами. Когда-то в этом шкафу висело всего два платья, которые мы с Ирой носили по очереди. Оба сидели на подруге великолепно, а я в той же одежде казалась каланчой. С тех пор я не ношу платьев, предпочитаю им джинсы и безразмерные футболки, в которых меньше заметна моя худоба.

Раскладывать кресло совсем не хочется. Тяжело носить даже собственный вес, а стоит согнуться, как боль начинает выкручивать живот изнутри.

— Ира! — кричу я подруге. — Можно мне прилечь на диване?

— Конечно, — отзывается она из кухни. — Хочешь, я перестелю белье?

— Нет-нет!

С трудом добираюсь до дивана и залезаю под одеяло. Голова, тяжелая от мыслей, сама опускается на подушку. Что-то упирается мне в щеку. Борясь со сном, я достаю коробочку. Презервативы. Значит, у Иры кто-то есть. Бедная, только наладила личную жизнь, как я свалилась ей на голову. Прости, Ира, но без тебя я не умею справляться со своими проблемами…

— Эй, Динка, просыпайся! — трясет меня за плечо Ира.

— Что случилось? Олег пришел?!

— Хуже! — шипит она мне в ухо. — Вставай, надо смываться.

— Смываться? Куда? Зачем?!

— Не кричи ты! Соседи услышат, ментов вызовут.

— Каких ментов? — трясу головой, стараясь отогнать сон. — Ир, о чем ты говоришь?

— Динка, не паникуй. Садись и слушай меня внимательно.

Я усаживаюсь на диване. Опускаю ноги на холодный пол и продолжаю в оцепенении смотреть на подругу.

— Только что приходили менты, тебя искали. Я сказала, что в последний раз видела тебя на прошлой неделе. Говорю: ее муж к подругам не пускает…

— Ира, объясни по-человечески, что случилось?

— Катьку убили!

— Какую Катьку? При чем здесь я?

— Олегову Катьку, твою падчерицу.

— О Господи! — доходит до меня смысл ее слов. — Как? Где?!

— Дома. Сказали, черепно-мозговая травма.

— Это я виновата! Нельзя было оставлять ее дома одну. Господи, бедный ребенок…

— Вот и менты думают, что это ты.

— Надо пойти в полицию и все рассказать.

— Куда ты собралась, дурища? Кто тебе поверит?!

— Как кто?! Я расскажу правду!

— Какую правду? Расскажешь, как ударила Катьку, она упала, стукнулась головой, а ты сбежала и оставила ее умирать?

— Но это не так!

— Откуда ты знаешь? Может, именно так все и произошло? Кому нужно убивать пятилетнюю девочку? Она даже в садик не ходила, так что месть соседки по горшку за сломанную куклу исключается.

— Но я ее не убивала! Ты мне веришь?

— Я верю, но только потому, что знаю тебя всю жизнь. У ментов нет такого преимущества. Поверь, им не выгодно разбираться, кто прав, а кто виноват. Спихнут на тебя убийство, и делу конец. Работа у них такая. Думаешь, кто-нибудь за тебя заступится? Может, Олежек твой ненаглядный? Или свекровь?

— А как же суд присяжных? Люди должны разобраться…

— Никто не любит мачех!

Последние слова действуют на меня, как пощечина, хлесткая и отрезвляющая. Слезы брызжут из глаз, смывая пелену. Я подскакиваю на ноги, но тут же сажусь обратно.

— Бежать бесполезно. Олег меня найдет.

— Подумай, если не ты убила Катьку, то кто? Надоела Олегу дочурка хуже горькой редьки, захотел снова стать свободным, вот и решил избавиться одним махом и от жены, и от ребенка. Думаешь, он станет тебя искать?

— Нет, Ир, Олег не мог убить. Он Катю любит. Любил…

— У попа была собака, он ее любил, — закатывает глаза Ира. — Так и твой Олег. Тебя он тоже любил. А что в итоге? Еле ноги унесла от любящего такого. Дин, разуй глаза!

— Мне некуда бежать.

— Так тебя и здесь ничего не держит! Ни дома, ни семьи. Начни жизнь с чистого листа! Ты хоть представляешь, сколько людей мечтает о таком шансе?

— О каком шансе, Ира?! Что я могу?

— Измениться! Стать другим человеком.

— У меня даже паспорта нет, все осталось у Олега. В кармане ни копейки.

— Ты же сама утром говорила — ничего тебе от Олега не надо. Тебя менты ищут, что толку теперь от паспорта? А с деньгами я помогу.

Ира присаживается на корточки возле дивана, ее рука ныряет под обивку, и на свет показывается перевязанная подарочной ленточкой фиолетовая пачка пятисотрублевых банкнот.

— Ловкость рук и никакого мошенничества. Дарю!

— Ира, откуда?!

— Копила на черный день, а потратим на твое светлое будущее. Только давай без разговоров, ладно? Другого выхода все равно нет. К ментам идти — последнее дело. Мы тебя сейчас оденем, подкрасим, синяки твои замажем, и в путь!

— Куда мне ехать? Тем более без паспорта…