– Пошла, пошла отсюда! – сказала я, подходя к двери.

Однако собака и не думала уходить. Напротив, она тоже подошла к двери, всем своим видом показывая, что собирается войти в дом вместе со мной.

– Нет, – твердо сказала я, подражая Рэндольфу Джорджу, очкастому британцу, ведущему программы «Победитель». – Пошла! – Кажется, собака наконец поняла меня и отскочила, затем спустилась по ступенькам крыльца и с чрезвычайно недовольным видом пошла по гравию.

Убедившись, что опасность от норовистого представителя семейство псовых миновала, Уоррен открыл дверь, осторожно выбрался из машины и осмотрел подъездную дорожку. Других машин на ней не было.

– Мама с папой должны были уже доехать, – предположил он.

Я вытащила из кармана шортов телефон и, взглянув на часы, решила, что брат прав. Родители отправились на несколько часов раньше нас и, скорее всего, ехали все время со скоростью 60 миль в час.

– Джелси, можешь позвонить… – Я повернулась к сестре, согнувшейся так, что едва не касалась носом коленей. – Все нормально? – спросила я, наклонившись, чтобы увидеть ее лицо.

– Нормально, – ответила Джелси сдавленным голосом, – просто растягиваюсь. – Она медленно выпрямилась. Ее ярко-красное лицо на моих глазах приобретало свой обычный вид – становилось бледным, с веснушками, к концу лета более заметными. Джелси вскинула руки, образовав ими над головой безупречную окружность, потом опустила их и развернула плечи. На случай если ее пучок и грациозная походка недостаточно ясно указывали окружающим, что она занимается балетом, сестра имела обыкновение растягиваться на людях с завидной регулярностью.

– Как покончишь с этим, – спросила я, когда угол ее наклона назад меня всерьез встревожил, – сможешь позвонить маме?

Не дожидаясь ответа в духе «а ты сама не можешь?», я выбрала из связки нужный ключ, вставила его в замочную скважину и впервые за последние пять лет вошла в летний дом.

Осмотревшись по сторонам, я вздохнула, ожидая, что за несколько лет, пока дом сдавали посторонним, он сильно изменился – мебель передвинута, появились новые вещи – или возникнет едва уловимое чувство, что в вашем доме кто-то побывал. Мне, как трем медведям из сказки, это ощущение было хорошо знакомо. Например, вернувшись из океанографического лагеря, я сразу поняла, что, пока меня не было, мама мою комнату сдавала.

Но сейчас, внимательно все осмотрев, я этого чувства не испытала. Летний дом был именно таким, каким я его помнила. Как будто все это время он ждал моего возвращения.

Планировка первого этажа позволяла видеть все помещения разом, кроме спален и ванных комнат. Высокий потолок под двухскатной крышей пропускал сквозь окна солнечные лучи, освещавшие потертые половички на деревянном полу. Тут же находился и выскобленный обеденный стол, за которым мы никогда не ели и который давно служил местом для сушки мокрых полотенец и складывания почты. Справа располагалась кухня – крошечная по сравнению с нашей огромной, оборудованной по последнему слову техники кухней в Коннектикуте. Дверь из нее вела на застекленную террасу с видом на озеро. Тут мы обычно ели, за исключением редких случаев, когда шли проливные дожди. Сразу за террасой – спуск к нашему причалу на озере Финикс, а из кухонных окон можно наблюдать, как отражается в воде послеполуденное солнце.

Рядом с кухней, перед камином, – два дивана. Тут после обеда родители проводили время за чтением или работой. Далее находилась гостиная с диваном, обтянутым вытертым вельветом, на котором мы с Уорреном и Джелси любили посидеть вечерами. В одной из секций встроенных шкафов хранились настольные игры и пазлы, и обычно мы все лето посвящали какой-то определенной забаве. На самой верхней полке (чтобы труднее было достать) игра «Риск» – ее убрали подальше после того лета, когда мы так ею увлеклись, что проводили за игрой все свободное время, заключая тайные союзы, и вообще перестали выходить из дома.

Двери всех спален, кроме родительской, расположенной наверху, выходят в один и тот же коридор. Уоррену, Джелси и мне придется пользоваться единственной ванной на первом этаже, и не могу сказать, что я от этого в восторге, поскольку в Коннектикуте у меня собственная ванная комната.

Я прошла по коридору в спальню, заглянув по дороге в ванную. Она оказалась гораздо меньше, чем в моих воспоминаниях, совсем крошечной, чтобы одновременно в ней находились сразу трое.

Дойдя до своей комнаты со старинной табличкой «Поместье Тейлоров» на двери, о которой уже успела позабыть, я рывком отворила дверь и занервничала в ожидании воспоминаний пятилетней давности. Но оказавшись в комнате, я ничего подобного не испытала, зато ощутила уют знакомой обстановки. Все было на своих местах: кровать со старым железным каркасом, красно-белым одеялом и низенькой выдвижной секцией на колесиках, деревянный комод с зеркалом в деревянной раме, старый сундук в ногах кровати, где хранились запасные одеяла на случай обычных в горах даже летом холодных ночей. Но ничего в комнате не напоминало обо мне. Дурацкие афиши с изображениями юного актера, кумира прошлых лет (с тех пор он прошел несколько курсов реабилитации, о которых много писали), висевшие над кроватью, сняли еще раньше. Награды, завоеванные нашей командой по плаванию, исчезли вместе с коллекцией блеска для губ, которую я собирала несколько лет. Мне подумалось, что так даже хорошо, ведь за прошедшее время срок годности косметики наверняка истек, но это все равно расстроило. Бросив на пол сумку, я села на кровать и обвела взглядом комнату в надежде найти хоть какие-то признаки того, что проводила здесь лето двенадцать лет подряд, но не заметила ни одного.

– Джелси, что ты делаешь?

Вопрос брата заставил меня отвлечься от своих мыслей и посмотреть, что происходит. Выйдя из комнаты, я увидела сестру, выкидывающую из комнаты в коридор игрушечных животных. Я уклонилась от летящего слона и встала рядом с Уорреном, с тревогой наблюдавшим за неуклонно растущей горой игрушек перед дверью его спальни.

– Что тут происходит? – спросила я.

– Мою комнату превратили в детскую, – ответила Джелси с презрительной гримасой и швырнула за дверь очередную игрушку – на этот раз пурпурную лошадку, которую показалась мне знакомой.

В спальне Джелси, конечно, сделали ремонт. Теперь в углу стояли колыбель, рядом столик для пеленания, а на кровати высилась целая гора мягких игрушек, присутствие которых так оскорбило сестру.

– У жильцов, вероятно, был малыш, – сказала я, уклоняясь, чтобы не получить по голове мохнатой желтой уткой. – Может, подождешь, пока приедет мама?

Джелси закатила глаза. Подобные ужимки у сестры появились в этом году, и она использовала их, чтобы выражать самые разные эмоции. Сейчас она давала мне понять, насколько я отстала от жизни.

– Мама не появится еще час, – сказала Джелси, взглянула на очередную игрушку – маленького кенгуру – и повертела ее в руках. – Только что говорила с ней. Им с папой пришлось поехать в Страудсберг, знакомиться с новым онкологом. – Последнее слово Джелси выговорила старательно, как произносили его все мы, хотя несколько недель назад я вообще не знала о существовании такого врача. Тогда я думала, что у отца пустяковые, легко поддающиеся лечению боли в спине. В то время я даже не имела понятия, что такое поджелудочная железа, что рак ее почти всегда смертелен и что четвертая стадия – это приговор, которого боятся и стремятся избежать любой ценой.