– Минуточку, – сморщил лоб Шафранов. – Восстановим события суточной давности. Вчера, когда день уже закончился, а вечер еще не начался, ты, командир, отправил Николая Федоровича на кудыкину гору воровать помидоры...

– Кудыкина гора называется деревней Переведино, – пояснил я. – От Мерзлого Ключа второй по счету населенный пункт, если следовать на восток. Три версты и маленький крюк. Поступила информация, что один из тамошних пейзан по имени Мухло видел людей с приметами Калашкина и Гульштерна, которые вели беседу с неопознанными пришельцами на джипах у мостовой переправы через Ярмал...

– Мухло – это имя или погоняло? – не понял Топорков.

– А тебе какая разница?! – рявкнул Хижняк.

– Вид у пришельцев был несколько... вооруженный, поэтому пейзанин остался в кустах. А потом рассказал старосте, да еще ткнул в пару «настенных» физиономий под грифом «Wanted» – больно уж, дескать, похожи. Пока этот староста тянул резину, пока нашел телегу до Мерзлого Ключа, заправил сеном лошадь... в общем, сутки прочь. Но я отправил туда на всякий случай Коровича – чтобы допросил обоих.

– Уже не актуально, – отмахнулся Шафранов. – Мы лучше других знаем, где находятся Калашкин и Гульштерн. Вот только... – голос его дрогнул, – к вопросу восстановления событий, командир. Это было в районе шести часов, так? Корович укатил в Переведино на машине, мы отправились спать, ночью ты нас поднял, потом вся эта колготня, от которой у нас начисто отшибло память... Скоро десять утра. Где Корович, командир?

Вот черт... Как же мы забыли про боевого товарища! Я звонил ему под утро, он не брал. Ладно, решил я тогда, справимся вчетвером. Вытащил из нагрудного кармана коммуникатор, отдаленно напоминающий сотовый телефон (корпус стальной, заодно и от пули в сердце защитит), отстучал Коровича. Всем сотрудникам местных служб – если требовала служебная необходимость – выдавали эти плоские, но довольно увесистые штуки без особых изысков. В них не было ни времени, ни музыки, ни диктофона, ни прочих развлечений, свойственных мобильникам. Только связь. В телефонах имелось подобие sim-карты. А по Каратаю были разбросаны полтора десятка вышек, обеспечивающих терпимые прием и передачу. Связь закольцована исключительно на внутренних «потребителях», в Россию с аппарата не позвонить. В памяти до трех десятков номеров, возможна голосовая почта, громкая связь...

Корович не отзывался.

– Подождите, – спохватился Топорков и выхватил, как шашку, свой коммуникатор, – давайте я позвоню.

– А что изменится-то? – проворчал Хижняк.

– Вашу мать... – исторг я в пространство сложную вербальную загогулину. – За мной, бойцы! По прямой, если память не врет, здесь верст шесть...

* * *

Взорам пассажиров труповозки, пытающейся протиснуться между деревьями, предстала странная картина. Группа Лугового неслась к дороге – словно за ними разверзалась всепожирающая огненная геенна. Что-то крикнул обрюзгший Мерзляев – бывшее светило Военно-медицинской академии, специалист по разделке мертвой плоти. Высунулся из кабины Алибабов – вроде русский, откуда такая фамилия? Я что-то прокричал на тему «щи в котле, каравай на столе» и почему в землянку нужно спускаться только на цыпочках.

– А вы куда? – крикнул кто-то из прибывших.

– На футбол! – отшутился Шафранов.

До машины, спрятанной за холмом, – потрепанного, но надежного, как Аэрофлот, «RAV-4» – было метров двести. Мы миновали их за считаные секунды. И как мы почувствовали одно и то же – сам погибай, а товарища выручай? Окрестности нашей базы в местечке под названием Мерзлый Ключ мы знали с закрытыми глазами. Шафранов прыгнул за руль и рванул с места, практически не дожидаясь, пока мы рассядемся. Ухабистая грунтовка через полтора километра влилась в накатанную дорогу, связывающую Мерзлый Ключ с долиной Черного Камня. Через базу мы не поехали – лишний крюк. У деревеньки с названием Чахлое, вполне оправдывающей свое название, мы свернули влево, на проселок. За окном мелькали дубравы со столетними ветвистыми исполинами, опушки, изрытые дикими свиньями. Проехали узкую долину, обставленную невысокими сопками, и втянулись в замшелый черный бор. Дорога петляла между деревьями; мы подпрыгивали на корнях, плетущихся как попало, и костерили Шафранова, который мог бы иногда и притормаживать. За бором зазеленел смешанный лес из березы и осинника. Шафранов резко затормозил – до Переведино оставалось не больше версты. Матерясь, охваченные недобрым предчувствием, мы покинули машину и бросились к застрявшему посреди проезжей части «уазику», крытому заштопанным брезентом. На этой машине Корович вчера уехал в Переведино. Водительская дверь была закрыта, но не заперта. В салоне никого. В замке зажигания торчал ключ. Пока коллеги рыскали по ближайшим кустам и водостоку, я попытался завести машину. «УАЗ» не заводился. Поломка оказалась щадящей – сел аккумулятор. Нырнул, должно быть, в колдобину, заглох, а завестись уже не смог. Ох этот русский авось! Лень тебе обслуживать аккумулятор – добудь новый, брось в багажник. Не на горбу же таскать.

– Нет его нигде! – крикнул Шафранов. – Командир, нас уже ломает все утро по кустам шарахаться!

– Аккумулятор убит, – отозвался я.

– Ну, понятно, – проворчал Хижняк. – Машине трындец, пошел пешком.

– И где он? – развел руками Топорков. – Переведино рядом, а до базы в обратную сторону он и ногами за час мог доскакать.

Ох, нехорошо это было... Мы загрузились в машину, объехали заглохший «уазик» и припустили в деревню. Один поворот, другой... Промчались овраг за околицей, из которого выглядывали «убогие дома», или «божедомы», – загородки из кольев и досок. По традиции в таких оврагах хоронили самоубийц и прочих «заложных покойников», умерших неестественной смертью...

В Переведино было дворов сорок. Деревня хрюкала, кукарекала, смердела навозом. Покосившиеся избы, собаки бросались под колеса (тупые, не понимали, что власть пожаловала); коровы, подгоняемые кнутом пастуха, торопливо освобождали проезд. По меркам Каратая, деревня образцово-показательная – здесь имелся функционирующий колодец, а на личных участках граждан среди бурьяна и крапивы просматривались кое-где цветочки. Староста – кудлатый мухомор в кожаной жилетке на голое брюхо – долго не мог воткнуть, зачем примчались столь важные люди. Вроде приезжала «сбормашина» на той неделе – выгребли, супостаты, все соленья, что остались с прошлого урожая, всю рыбу вяленую, мясо копченое, мед липовый, а Федьке Аршанцеву еще и по сусалам настучали – за непроявление должной прыти и отсутствие чутких слов в общении с благодетелями. Мы объяснили старику, что, в сущности, не голодные («Неужели?» – озадачился Хижняк), и стали объяснять все заново. Не было никого, развел руками староста, вот истинный крест на пузе – не было. Ни пеших, ни конных, ни на транспорте. Уж ему ли об этом не знать?

Староста был испуган, но не врал. Мы схватили его за шкирку и приказали вести к «сосельчанину» по имени Мухло (или все же погоняло? – страдал в непонимании Топорков). Означенный господин чуть лоб не разбил, доказывая свою непричастность. Божился, крестился, призывал в свидетели всю Божью Троицу. Выволок из подполья бутыль самогона, умолял принять в качестве замасливания (грешки, стало быть, имелись). Никакого, мол, похмелья, продукт тройной перегонки, пальчики оближешь, а если у кого-то наутро после принятия будет болеть голова, то пусть придет и лично пристрелит производителя. Потом я понял, почему он так себя вел. Видок у нас был адский – ворвались четверо всклокоченных, рассупоненных, грубо наезжают – у любого очко заиграет. Самогон мы, разумеется, приняли, обернули в промасленную ветошь, упаковали в багажник. Дают – бери. С ним и трудиться веселее. Крестьянин что-то бормотал, порывался донести до нас информацию, которая с некоторых пор не имела ценности. Этот тип перестал нас интересовать. Потеря времени. Он тоже не врал. Корович бросил заглохшую машину, но до деревни не добрался...