абы как, заныла. Устала она, мол, и тут все незнакомое, обратно дорогу сама не найдет. Ритка тоже этот район знала плохо, бывала, конечно, но чтобы помнить, где куда свернуть…

— Вон скамейка у забора, ― мотнул головой Стас, ― садись и жди, коль устала.

Ванька заржал, Ритка не смогла сдержать усмешки. Скамейкой нечто у забора можно было назвать с натяжкой. Занозистая доска на двух обрубках полена выглядела неустойчиво и хлипко, но Танька уселась на нее, только пискнула:

— А вы точно обратно тут пойдете?

— Точно-точно, ― заверил ее Денис.

Дальше шли вчетвером.

У выхода на обрыв Стас оглянулся на домики и передернул плечами:

— Вы как хотите, но мне не нравиться, что Татьяна там одна осталась.

— Подумаешь! ― фыркнул Ванька. ― Что в этом такого?

— Район плохой. Всякая шушера забрести может…

— Ладно уж, иди к ней, ― Ванька махнул рукой в сторону домов и добавил презрительно, дождавшись, когда Стас отойдет подальше: ― Жених!

Ритка Таньке не завидовала, насчет женихов у нее было свое мнение. Хватало дразнилок от друга Ольги, старшей сестры, который грозился найти ей его всякий раз, когда родители не пускали Ольгу с ним гулять. «Вот найду парня для Марго, ― пугал он, ― тогда родители вас двоих отпускать будут. Вдвоем ― не опасно». А может и не пугал…

Ритка сначала смеялась, но потом, когда он стал водить к ним домой своих друзей, и маме приглянулся очкарик Женя…

Евгений умел танцевать. Чуть неуклюже, движения нечеткие, смазанные, но уверенно вел Ритку по танцполу. За это она готова была ему простить и занудность и очки. Вот только с быстрыми танцами у него выходило не очень…

Вспоминать о том, сидя на этом противном дереве, не хотелось. Тоскливо вздохнув, Ритка уставилась на медленно текущую внизу Белую, сейчас она ничем не напоминала, ту бурную, покрытую пеной речку, какой бывала по весне или после сильных дождей.

Сильные дожди и завлекли их компанию на обрыв. В новостях сообщили, что в верховьях прошли ливни, и вода в реке поднимается. Денис утверждал, что видел похожее на Кавказе. Врал или нет, кто знает. Вполне мог насмотреться роликов в интернете, и просто их пересказывать. Но посмотреть на реку в бурунах вживую всем хотелось. Рядом с домом все виделось не так эффектно ― там Белая превращалась в равнинную речку. На дальней же окраине, где отроги хребта вплотную подступали к воде, где та пробила себе ход сквозь камни, все должно выглядеть клево.

Потому и шли на этот обрыв, с которого Белая видна километров на восемь, петляя между невысоких берегов. Хребет она пробивала чуть дальше. Та узость лишь виднелась на самом горизонте.

На сосну забрались быстро, выбрали ближайшую к обрыву, с редкой кроной, чтобы ветки-иголки обзору не мешали. Где-то с полчаса травили анекдоты, надоело, и начали вспоминать разные истории. Сначала смешные, потом перешли на «ужастики». Через два часа стало скучно. Белая не менялась, все также неторопливо катилась внизу, чуть журча на перекатах. Вот тут Денис и начал подбивать Ваньку идти к дому, мол, сегодня вода до нас не дойдет. Верховья ― они во-он где. Пока поток эту сотню километров пробежит…

Ванька вроде ерепенился, но потом дернул Ритку за ногу, сидел он ниже ее, она же забиралась на сосну первая и повыше.

— Пошли домой! ― будто приказал и добавил противным голосом: ― Кина не будет!

Это выражение он употреблял по поводу и без повода. Прицепилось оно к нему от деда. Жуткого пропойцы, тот еще и добавлял: «Кинщик спился». Кто такой Кинщик никто не знал, спился он на самом деле или нет, не ведали, а вот Ванькин дед допился до «белочек» и отправился на лечение. Когда его запихивали в машину скорой помощи он орал:

— Машины взяли силу! Ихний «интелект» нас погубит! Скоро они за нас не только думать, но и кушать станут! А всё ваша цифровизация!

Он много чего орал. Но Ритке запомнилось только это. Она тогда в сеть залезла, что бы узнать, что это за «цифровизация». А потом еще фильмы смотрела. Про бунт машин.

Ванька уходил, громко топая. Все еще надеялся, что она одумается. Когда Денис начал спускаться, Рита заявила, что у нее терпения побольше, чем у некоторых, она дождется обещанного «села».

— Сама ты «село», ― Денис чуть притормозил и покрутил пальцем у виска, обидно намекая на ее глупость. ― Сель же! Пошли, хватит уже.

Ванька пополз следом за ним, а Ритка демонстративно отвернулась.

— Пусть сидит, если дура.

После таких слов спускаться нельзя. Она точно знает, что большая вода придет, Ритка всех уест. Вот дождется этого «селя», сфоткает на телефон и докажет им, что вовсе она не дура.

* * *

Это рассказ о Слоне, хотя девочка Ритка играет во всей этой истории не последнюю роль. Я просила господина Рокотова, чтобы он позволил мне встретиться с Восьмым Даркой.

— Давно бы так! ― улыбнулся Борис в ответ. ― Он и сам хочет с тобой говорить.

— Зачем? ― испугалась я.

— Насколько я знаю, хочет попросить прощения. Он считает, что виноват в твоем увечье.

На миг я подумала, что было бы со мной, не встреться на моем пути этот Слон. И испугалась. Расклад мне не понравился. Потому быстро сказала:

— Ему не за что просить у меня прощения. Если бы не он, я бы, скорее всего, погибла, а если бы… Даже думать об этом не хочу! Дана Окия мне как сестра!

— А Слон ― мне как сын. Они все мои дети, ― сказал Борис.

Я не могла понять, как такое может быть. Одно дело назвать сестрой существо, которое всегда рядом и ты давно не представляешь без него жизни. Совсем другое говорить о… Сколько их сейчас этих дарок и данок? Я знала о шестнадцати дарках.

Нет! Наверное, их уже больше.

Они прошли рядом со мной, когда я писала первую книгу. Шестнадцать иных существ так отличных от людей и столь на них похожих. Похожих на нас.

Не внешне. Внешне как раз отличий вагон и маленькая вагонетка, как говорит мой отец. А внутренне…

В чем-то они умнее нас, рассудительнее, но и зависимее. От нас. Мы их родители они ― наши дети. Порождение нашего разума, обретшее свой собственный внутренний мир. Свои желания, обиды, радости. Понимание этого далось мне сложно. До некоторых пор я не вдумывалась, как машина становится существом. Видела только один путь ― через совместное с человеком творчество. Кому-то дарка заменил руки, кому-то