Обманчивое впечатление.

– Гостей встречай всем, чем можешь, угощай, да, – чайник отправился на печь. – Садитесь, в ногах правды нет.

Грубо вытесанные табуретки окружили массивный высокий стол из такого же дерева.

Пантин уселся, не дожидаясь повторного приглашения. Кто бы сомневался.

– Может вам помочь?

Кустистые посеребренные сединою брови дернулись наверх. Яркие глаза удивительны для такого возраста, смотрели с удивлением.

– Ну, помоги, – кивнул дед, – коли хочешь.

С радостью! Чайник на печи засвистел, чай мгновенно заварился, кружки наполнены, – быстро и качественно.

– Всякая молодость резвости полна, – протянул с хрипотцой хозяин жилища, – всякие труд магией меряете. Поживи-ка в диких землях, поймешь: рукам работа – душе праздник. Так-то!

То, что молодой назвали – приятно, конечно. А вот жить постоянно я здесь не намерена. Пантин отпрактикуется и домой.

– Извиняйте, господа, к столу нема. Бабку свою к внукам отвел, а сам стряпнею заниматься не привык, – на морщинистом лице расцвела улыбка.

– С голоду не помрем, моя госпожа прекрасно готовит, – Пантин, чтоб его вендиго в лесу пожрал, с гаденькой ухмылкой на меня смотрел.

Не сдержалась. Затянула вокруг его шеи воздушный канат и прошипела:

– Еще раз назовешь «госпожой», и я удавку на твоей шее в узелок завяжу!

Пантин и вида не подал, что ему кислорода не хватает. Лицо только покраснело, а ухмылка с губ не сошла.

Непробиваемое существо.

– Пмс? – просипел он.

Рывок и раздался хруст. Силу рассчитала ровно настолько, чтоб скорчился от боли, но живой.

Будет думать, что и кому он говорит.

– Милые бранятся – только тешатся, – дед спокойно попивал чай, будто развернувшееся действо рядовое явление в этом доме.

– Этот засранец – мой студент.

С удовлетворением наблюдала, как он держится за шею, но… усмехается.

Да чтоб тебя! Что ты за человек такой, Пантин?!

– У нас полное взаимопонимание, – он рвано смеялся.

– Чего ж не понять? Понимаю. От избытка сердца уста глаголют, – покивал дед и поднялся. – Пойду вам место подготовлю. Не хоромы, но живется неплохо.

Убью гада. Ночью. Подушкой задушу. Изощренный метод убийства для магов.

– А как вас звать? – стыдно не знать имени, кто на ночлег пустил.

– Феодор, но звать меня не надобно. Сам прихожу, – он скрылся за деревянной дверью, неокрашенной, какие раньше в избах были.

Контроль над силой, контроль над собой. Лишь бы не прибить студента раньше времени. Мороз вряд ли расстроится, но разозлится.

В принципе, можно попытаться сделать из него Франкенштейна. Такие эксперименты мы еще не проводили.

– Слушай и запоминай, а лучше записывай: если хочешь вернуться в Академию живым, не испытывай мое терпение. Я не Мороз. У меня самоконтроль тесно связан с настроением, которое ты весь день портишь!

Пантин еще раз провел рукой по шее, хмыкнул и навис надо мной, упираясь руками в стол по обеим сторонам от меня.

– Справедливо двустороннее соглашение, – этот уверенный и даже командный тон уже слышала в лесу перед встречей с вендиго. – Ты сдаешься, и победа в споре остается за мной, просишь прощения… на коленях, – взгляд зеленых глаз скользнул по губам.

От печки здесь так жарко, уф. Откройте окно! Явно же перетопили.

– И мы мирно сосуществуем до окончания практики, – закончил он.

Волнительное положение. Его губы непозволительно близко, взгляд, читающий каждую эмоцию, голос, пробирающий до дрожи… Но и мне не восемнадцать лет, чтобы повестись на все эти атрибуты.

– Я тебе сейчас коленом по бубенцам врежу, Казанова недоделанный.

Довольная ухмылка расцвела на губах. Он ждал такой реакции?

– Значит игра продолжается, – заключил и выпрямился – дед Феодор вернулся.

– Эх, молодежь… Идите, укладывайтесь, – он пошаркал тапками по полу мимо нас к печке.

Наградила студента уничижительным взглядом и спокойно, гордо и уверенно вошла в соседнюю комнату.

Не поняла.

Здесь одна кровать. А…

– М-м… – протянул Пантин над ухом, – Мне начинает нравиться моя практика. Надеюсь, тебе есть, чему меня научить?

С…с…сту-ужа…

– Не обольщайся, поспишь не полу. Не замерзнешь, – тон, как и положено, холодный, даже ледяной.

Подозрительно долго он молчит. Старается придумать фразу позабористей?

Нет, он совсем потерял и стыд, и совесть. Хотя их у него и не было никогда.

Он перед моим носом упал на кровать, растянулся по-хозяйски. И глазки закрыл, для полноты картины.

– Меня старушки не привлекают, – он обнял подушку, лежа на животе. – А на полу спать у меня спина заболит. Между старушкой на кровати и жестким полом я выберу первое. Придется потерпеть твой храп и слюни, но я же на практике. Заодно подготовлюсь к старости. Она когда-нибудь и меня настигнет.

Он бормотал, бормотал, а я все слушала, слушала и не поняла – за какой стужей я его терплю? Я Метель, терплю оскорбления от мелкого заморыша? У которого только вчера на губах молоко обсохло, а сегодня он уже норовит ущипнуть за зад.

То есть мало того, что, оказывается, храплю и слюни пускаю – а я не делаю ни того, ни другого, – мне придется делить с ним спальное место?

А действительно ли придется?

Магией подняла засранца в воздух, можно сказать бережно – вместе с подушкой. Не жалко, вторая есть. И опустила на пол рядом с кроватью.

Глаз не открыл, с криком возмущения не вскинулся. Зато на губах появилась ухмылка.

Что в лоб, что по лбу. Ему одинаково!

Перешагнула через студента и улеглась на кровать по диагонали в позе звезды. Чтоб никаким боком не смог пристроиться на моем спальном месте.

Нет, на животе лучше. Подмяла под себя подушку и настроение как-то само улучшилось. Мягкая горизонтальная поверхность и ничего больше не надо.

И никого в том числе!

– Ты охренел, Пантин?! – заорала и умолкла.

Мы все-таки не одни в доме.

Не отреагировать тоже не смогла, этот в конец утративший связь с реальностью будущий покойник улегся на меня сверху! Сверху! Повторил мою позу, руки запустил под подушку, повторяя сгибы. Ладони накрыли кисти сверху, а пальцы по-свойски скользнули между моими и сжались. Не сильно, но демонстративно. Мол, смотри, кто здесь хозяин положения.

Убью. Гада.

– Итак, – низким глубоким голосом выдохнул в ухо, то ли случайно, то ли намеренно мазнув по чувствительной коже губами.