– Не можете, – оборвал бывший каторжник едва начатую язвительную тираду. – Вы, конечно, собираетесь спросить, почему я ничего не сказал вам, не предупредил и так далее. Отвечаю: таков уж я. Вас устраивает объяснение?

– Нет! – сердито выпалил Алексей.

– Тогда нечего задавать лишние вопросы, – заметил Видок. Чем больше Алексей выходил из себя, тем безмятежнее становился его спутник. – Давайте-ка лучше думать, к кому еще мог заглянуть наш Трибуле. Уверяю вас, от этого будет куда больше пользы.

Алексею очень хотелось сказать невозмутимому старому сыщику что-нибудь этакое, после чего их дальнейшее общение сделалось бы невозможным, и удалиться с гордым видом, но Видок, который, очевидно, читал его мысли как свои, выразительно покачал головой. Каверин тотчас вспомнил о пропавших письмах, о возможности международного скандала и сдержался, хотя только одни небеса ведают, чего ему это стоило.

– Вы просто невозможны, – пожаловался он. – По-вашему, вы можете рассчитывать на мою откровенность после того, как признались, что утаиваете от меня важные сведения?

– Вовсе нет, я не настолько наивен, – добродушно ответил Видок. – Признаться, я рассчитываю исключительно на вашу заинтересованность в том, чтобы я как можно скорее нашел бриллиант и вернул вам письма. Как видите, – ухмыльнулся он, – я открыл свои карты. Так что там с Трибуле?

Алексей покачал головой. Даже себе он не мог признаться в том, что вся его злость куда-то улетучилась. Он и хотел бы дальше сердиться на старого плута, но не мог.

– К Роллену Трибуле точно не заходил, потому что доктор еще сегодня считал его погибшим, – начал Каверин. Неожиданно он стал на месте как вкопанный. – Куртенэ! И он, и Трибуле – бонапартисты. Может быть…

– К Куртенэ я не пойду, – решительно сказал Видок. – И вам тоже не советую.

– Но почему? – удивился Алексей.

– Да потому, что он узнал меня и пронюхал, что мы занимается каким-то нешуточным делом. Если вы начнете его расспрашивать о Трибуле, он сразу же учует, куда ветер дует. Он поймет, что мы ищем его, и солжет, чтобы защитить Трибуле, а еще больше – чтобы показаться умным самому себе: дескать, неизвестный никому старик, а обманул самого Видока. Нет, к Куртенэ ходить бесполезно.

– У него была служанка, – внезапно вспомнил Алексей. – Такая молодая, неопрятная… Ее зовут Луиза, и она…

Видок сжал ему локоть.

– Действуйте!

– Вы в своем уме? – возмутился молодой человек. – Как мне выведать у нее то, что нам нужно?

– Точно не знаю, – хмыкнул его неподражаемый спутник, – но примерно так же, как вы разговорили Жанну Лагранж.

И он совершенно беззастенчиво расхохотался, в то время как Каверин, исподлобья косясь на него, боролся с сильнейшим желанием свернуть Видоку шею.

– Мне кажется, – беспомощно проговорил молодой человек, – что вы принимаете меня за… за кого-то, кем я не являюсь.

– Зато я не советую вам принимать за кого-то другого меня, – парировал Видок колюче, и его глаза сверкнули. – На самом деле мне все равно, как именно вы сумеете разговорить Луизу. Можете хоть прясть с ней за компанию, чтобы втереться к ней в доверие, но я должен точно знать, был Трибуле у Куртенэ или нет, и если был, то куда после этого делся.

Автор этого совершенно правдивого рассказа должен смиренно сознаться, что ему неведомо, пришлось ли доблестному Алексею Каверину прясть вместе с Луизой или же он последовал совету старшего товарища и выбрал более короткий путь. Ясно одно: уже на следующее утро Алексей и Видок смогли оставить Тулузу и отбыть в Париж.

– Во вторник, – доложил Видоку Каверин, – к Куртенэ и впрямь зашел какой-то незнакомый человек, заросший бородой и на вид какой-то дикий. Луиза даже испугалась, но он велел доложить Куртенэ, что его друг вернулся издалека и хотел бы проститься с ним.

Куртенэ не сразу узнал Трибуле, а когда узнал, даже расплакался. Они немного выпили, а потом старик отослал служанку и запер дверь.

Разумеется, это только подстегнуло любопытство Луизы, и она стала вертеться поблизости. К счастью, у Трибуле довольно громкий голос, и она смогла без помех расслышать большую часть разговора. Трибуле кричал, что все его предали, что он всех презирает и они еще пожалеют, что обошлись с ним таким образом. Потом он всхлипнул и стал жаловаться на жизнь, а Куртенэ достал из шкафа несколько золотых монет и вручил ему. Трибуле говорил, что хочет перебраться в Париж и начать новую жизнь. Он твердил, что ему совестно оставаться в Тулузе: здесь все давит на него. Тогда Куртенэ дал ему рекомендательное письмо.

– К кому? – живо спросил Видок.

– Луиза не слышала имени, но потом отыскала промокательную бумажку, и на ней довольно четко отпечаталась фамилия человека.

– Сама отыскала или вы подали ей эту мысль? – ехидно спросил сыщик. Алексей насупился и вместо ответа вручил ему искомый листок.

– Жюль Латуретт, – пробормотал Видок, сдвинув брови. – Приличный человек, должно быть, раз я его не знаю… – Алексей не мог удержаться от улыбки. – Ладно, там увидим.

По приезде в Париж Видок немедленно отправился в уже знакомый Алексею особнячок, в котором располагалось что-то вроде штаб-квартиры бывшего начальника полиции. Старый сыщик созвал своих людей, большинство из которых не внушило бы доверия даже акуле-людоедке, и дал им задание: отыскать неведомого Латуретта.

Оказалось, что Латуретт – всего лишь мелкий журналист, известный своими бонапартистскими взглядами. Позавчера к нему приходил чисто выбритый, загорелый человек лет сорока или около того. Незнакомец принес мсье Латуретту рекомендательное письмо от его знакомого. Журналист принял незнакомца весьма радушно, повел его к своему портному – ибо одежда провинциала выглядела просто ужасно – и помог ему снять комнату. Узнав об этом, Видок потер руки.

– Милый мой, дело в шляпе! Мы его нашли!

Однако радоваться было еще рано, ибо оказалось, что Трибуле провел на новой квартире всего одну ночь и исчез в неизвестном направлении.

– Его что-то спугнуло, – твердил Видок, бегая по комнате. – Но что?

– Я думаю, он заметил слежку, – предположил Алексей. – Не исключено, что кто-то из шайки Огюстена вышел на него.

– Типун вам на язык! – в сердцах ответил Видок. И тут же дал задание своим помощникам во что бы то ни стало отыскать в Париже желтоволосого, сероглазого человека среднего роста, который говорит с южным акцентом и, скорее всего, не очень хорошо ориентируется в городе.

Сам Видок вместе с Алексеем тоже приняли самое деятельное участие в поисках. Но единственным, кого они нашли, оказался вовсе не бывший каторжник Трибуле. Как-то, проходя по набережной Сены, Каверин услышал заливистый смех и в удивлении поднял глаза. Смеялась великая княжна, высунув свою темную головку из окна экипажа.

– А! Господин офицер! И мсье Сорель с вами! Но, боже мой, почему вы в таком виде?