Однако Кики не могла придумать ничего другого. На улице было темно, деревья и кусты на краю владения защищали ее от света уличных фонарей. Если машина не закрыта, она положит ребенка на сиденье. Потом, уехав подальше, она через час позвонит из таксофона в полицию Роли и скажет, чтобы они проверили полицейскую машину, стоящую у дома губернатора.

Наоми была бы в ярости, если бы знала, о чем размышляла Кики. Однако могло ли это иметь последствия для Наоми? Кики поставила бельевую корзину на пассажирское место, потом аккуратно расстегнула снизу комбинезон и вытерла все отпечатки пальцев, которые могли остаться на пластмассовых кнопках подгузника в форме утиных головок. Она не хотела рисковать, оставляя в полицейской машине корзину, на которой было полно отпечатков пальцев всех, кто прикасался к ней.

Она энергично нажала на педаль газа и по обочине направилась к полицейской машине, стоявшей впереди поперек улицы. Казалось, что в машине никого нет. Кроме того, она находилась вне поля зрения тех, кто стоял перед домом. Подняв малышку с пассажирского сиденья, она прижала ее к груди, в последний раз вдыхая ее запах. Ребенок захныкал, но не расплакался.

– Я буду скучать по тебе, – прошептала Кики. – Я буду следить за тобой повсюду. Я должна быть уверена, что с тобой все в порядке.

Мысленно Кики представила каждый свой шаг. Она выйдет из машины, оставив двигатель работать на холостом ходу, и положит малышку на сиденье полицейской машины. Что, если офицер вернется раньше, чем она сумеет позвонить, и в темноте сядет на нее? Она содрогнулась от этой мысли. Нужно положить ее на заднее сиденье, потом очень тихо закрыть дверь машины. А потом она уберется из Роли к чертовой матери.

Сделав глубокий вдох, Кики крепче прижала к себе ребенка и медленно открыла дверь. Она быстро пересекла улицу и, не давая себе возможности одуматься, схватилась за ручку задней двери и потянула ее к себе.

Пронзительно зазвучала сигнализация. Ловя ртом воздух, Кики отпустила ручку двери, но сигнализация не утихла. Она услышала выстрел со стороны дома. Кики перебежала улицу и нырнула в свою машину, слыша, как вопит ребенок. Она чуть ли не швырнула ее в бельевую корзину, потом нажала педаль сцепления и тронулась с места. Она отъехала на несколько кварталов, когда услышала сирену, заглушавшую плач ребенка. Несколько раз повернув, Кики поехала настолько быстро, насколько у нее хватило смелости, с облегчением заметив, что на дорогах мало машин. Когда она выехала на центральный перекресток, сирены позади нее стихли. Кики свернула налево и сразу же увидела указатель на кольцевую дорогу. Слава богу! Она никогда прежде не ездила по кольцевой дороге и всегда слегка побаивалась ее, но теперь она была рада тому, что могла затеряться среди других машин на скоростном шоссе. Кики влилась в безопасный поток машин и начала плакать, детский плач вторил ее рыданиям. Мышцы на руках и ногах так сильно дрожали, что было больно, и она чувствовала, как ее сердце, словно наполненный водой воздушный шар, подпрыгивает в груди. Если с ней сейчас что-нибудь случится – бывают ли у шестнадцатилетних сердечные приступы? – что будет с ребенком?

Дотянувшись, она положила руку на малышку в корзине.

– Держись, Душистый горошек, – сказала она. – Прости меня. Я все сделаю для тебя, обещаю.

Почувствовав себя в безопасности, Кики свернула со скоростного шоссе на парковку. Она поменяла подгузник визжащей малышке, потом развела молочную смесь и покормила ее. Даже после этого ребенок успокоился не сразу, и Кики с тревогой думала о том, что, возможно, ей никогда не избавиться от последствий пережитой травмы – звука ревущей в ушах сирены, падения в корзину, безумной езды по темным улицам. Ночью больше не будет полицейских машин. Так же как и мыслей о том, чтобы подкинуть ребенка в полицейский участок. Может быть, она попытается еще раз, когда приедет в Шарлотсвилл и у нее появится возможность перевести дух и трезво все обдумать. Но не сегодня ночью.

Закончив кормить малютку и положив ее себе на плечо, она стала гладить ее по спинке, уткнувшись носом в шелковистую кожу на ее шее. «Она – та, кого ты спасла», – сказала Наоми. Кики прислонилась щекой к виску спящей малышки. Она немного поплакала, виня себя в том, что ей не удалось оставить ребенка у губернатора, но она плакала бы еще сильнее, если бы все удалось. Кики очень любила ребенка, которого держала на руках. Это была совсем не та любовь, которую она испытывала к Тиму. Скорее она была похожа на ту, что она питала к своей матери, – чистую, бездонную, и, безбрежную, как море.

Было около одиннадцати часов, когда Кики доехала до Шарлотсвилла. Проезжая через пригороды, она чувствовала себя почти так же, как прежде. Хотя было поздно, молодые люди – студенты? – шли по тротуарам с книгами в руках, разговаривали друг с другом и смеялись.

– Посмотри-ка, Душистый горошек, – сказала она спящему младенцу. – Как в Чапел-Хилле.

На светофоре она сверила маршрут, который начертил Форрест, потом проехала еще полмили, пока неожиданно не подъехала к старому белому двухэтажному дому. Она посмотрела на номер дома рядом с входной дверью, освещенный газовой лампой. Сто семьдесят шесть. Это он. Кики припарковалась прямо напротив дома.

Дом выглядел слегка покосившимся, но дрожащий луч фонаря осветил чистую белую обшивку и черные ставни, а над перилами открытой веранды она заметила очертания четырех кресел-качалок с реечными спинками. Во всех окнах первого этажа горел свет.

Взяв ребенка на руки, Кики вылезла из машины, вдыхая запах горящих дров. Ступив на подъездную дорожку, она вдруг резко остановилась, опасаясь, не ждет ли ее внутри полиция. Она внимательно осмотрела тихую улицу в поисках полицейской машины, но навязчивые мысли слишком утомили ее, и она пошла к дому.

На верхней ступеньке веранды лежали три тыквы, а входная дверь была украшена гирляндой из зелени и золотистых тыквочек.

Малышка снова пошевелилась, когда она поднималась по ступенькам, и Кики погладила ее по спинке.

– Мы на месте, Душистый горошек, – сказала она. – Я не совсем уверена, что это за место, но скоро узнаем.

Посередине гирлянды свисал колокольчик, и когда она потянула за короткую цепочку и позвонила, в тишине раздался звон. Дверь почти мгновенно распахнулась, и она увидела перед собой доброжелательно улыбавшуюся женщину.

– Эва? – спросила она. Ей было за шестьдесят, возможно, чуть больше или меньше, и на ней была толстовка из джинсовой ткани, надетая поверх футболки кремового цвета. С почти белыми волосами и непритязательной стрижкой «под пажа», она выглядела скорее недоверчивой, чем строгой, а в ее темных очках в тонкой металлической оправе отражался свет газового светильника.

– Да, – сказал Кики. – Я Эва Бейли.

– А я Мэриэн. Заходи, заходи. – Взяв Кики за руку, она осторожно повела ее в дом. – Ты, наверное, очень устала, пока ехала с ребенком из Чарльстона! Не верится, что стало уже так холодно.

На мгновение смутившись, Кики чуть было не сказала, что она приехала из Нью-Берна, но потом вспомнила, что Наоми сама придумала ей легенду. Она вошла в теплый холл. Справа от нее была гостиная, залитая светом от стоявшей на столе лампы и камина, в котором потрескивали дрова. В комнате были диван и мягкие и на вид удобные кресла, и ей не терпелось погрузиться в одно из них.