– Вы понимаете, почему я вас позвала?

Зоя кивнула, не сводя глаз с директрисы. Угол рта дернулся.

– Скажите, Зоя Анисимовна, что вас так тревожит?

Женщина, ожидавшая совсем другого вопроса, несколько мгновений сидела прямая, как струна, сложив на коленях руки, точно примерная ученица. А потом вдруг лицо ее дрогнуло, страдальчески сморщилось, губы затряслись. Она сгорбилась, как старуха, на лице отразились печаль и горечь с оттенком злости.

– Вы мне скажете, что детей бить нехорошо, так я и сама знаю! Только они никакие не дети, так что на них не распространяется!

«Тося была права, – уныло подумала Инна. – Она двинулась умом. Зря я ее вызвала. Надо было передать все в милицию, и дело с концом».

– Не думайте, я не сумасшедшая, – угадывая ее мысли, произнесла Зоя. – Вы, я вижу, хороший человек. Не то что эта ваша Тамара Олеговна. Всего я вам сказать не могу, да вы и не поверите. Но они… дети эти, постоянно замышляют!

– В каком смысле? – непонимающе улыбнулась Инна, думая, как бы побыстрее свернуть разговор.

– Вот рисуют они, к примеру. – Зоя оживилась, бледное лицо порозовело. – Сидят рядом. Вдруг она руку тянет – дай, мол. Он сразу дает ей карандаш, какой она просит, или ластик, или линейку – ни разу ни ошибется! И во всем они так. Между собой общаются безо всяких слов.

– Они двойняшки. У них особая близость. Такие люди чувствуют друг друга.

– Витя тоже сначала не верил, что они не такие, как все, – думая о своем, проговорила Зоя. – Но потом понял.

– Послушайте, Зоя Анисимовна, – сказала Инна, теряя терпение, – мне кажется, что…

– Вы же меня сами позвали. Так слушайте. Я вам скажу, кто они на самом деле. Вот было им три года. Крошки совсем. Витя хотел их взять на улицу, лето было, день такой хороший. Мне убираться надо было в доме. Ну, я и говорю, идите во двор. А эти не хотели. Он и так, и эдак уговаривает – ни в какую. А Витя тоже упрямый был, за руку схватил девчонку: идем, говорит, и никаких гвоздей. А мальчишка рукой на окно показывает и громко так говорит: «Дождь!» За окном как ливанет! – Зоя прижала руки к груди. – Мы к окошку подбежали – глазам не верим. Солнце жарит вовсю – и дождь стеной. Народ разбегается кто куда, дети визжат. А эти уселись спокойно на ковер, дальше играют.

– Это могло быть совпадением.

– Таких «совпадений» у нас было вагон и маленькая тележка. Чуть что не по ним – жди какой-нибудь пакости. Сварю, например, кашу, зову есть. А они не хотят. Крышку открою – вместо каши в кастрюле черви земляные! Я их в унитаз! Выкидываю – и вижу, что не черви никакие, а нормальная каша! Нелюди эти так в голову умеют залезть, еще не такое увидишь. Или вот хочу их постричь. Они не любят этого, вообще не любят, когда к ним прикасаются. Даже мылись всегда сами, чуть не с пеленок, и ногти стригли. Лет с четырех волосы стригут друг другу. Кто еще из детей так делает, вы мне скажите! – Зоя требовательно уставилась на Инну.

Директриса неопределенно пожала плечами. Это и в самом деле было странно. Но, с другой стороны, дети, возможно, просто самостоятельные – что в этом плохого?

– То-то же, – по-своему расценив молчание Инны, продолжила Зоя. – Так вот, хочу взять ножницы. А руку не могу поднять. Хоть ты тресни – не поднимается. Закричу им: «Шут с вами, ходите обросшие!» Раз – и все в порядке. Как-то с работы пришла – вся мебель сдвинута в центр комнаты. И шкаф тяжеленный, и диван. Как?! Зачем это сделали?! Спросишь – молчат. – Зоя махнула рукой: – Всего не перескажешь. Домой идти не хочу. Да, нервы не выдерживают. Кто бы выдержал? Дашь иной раз подзатыльник. – Она усмехнулась и посмотрела на Инну: – Вы не волнуйтесь, они мне сдачи дают будь здоров.

– Вы хотите сказать, они тоже бьют вас?

– Нет. Они другое делают. Сны. Они посылают мне сны. Господи, это такие кошмары, такие муки смертные… – Зоины руки сжались в кулаки. – Если сорвусь на них, знаю, что на трезвую голову не смогу спать. Не дадут, мстить станут. Выпьешь маленько, хотя бы заснешь.

«Вот спьяну-то тебе и снится», – раздраженно подумала Инна.

Хватит с нее всякой шизофренической чуши. Надо признать, ничего путного из встречи с этой женщиной не вышло.

– Зоя Анисимовна, вы понимаете, что, если дети и дальше будут приходить в школу в синяках, вы можете лишиться родительских прав?

Неожиданно Зоя хохотнула и посмотрела на Инну с оттенком жалости, как на умственно отсталую.

– Попробуйте, сделайте одолжение. Я бы только рада была! Но ничего у вас не выйдет. Они не захотят в приют: там с ними цацкаться будет некому, народу кругом полно. Они со мной захотят остаться, какая бы я плохая ни была. И никто поперек слова не скажет и сделать ничего не сможет.

Инна не нашлась с ответом. Ее собеседница пожевала губами, прикоснулась рукой к волосам.

– Они не люди, вы еще не поняли? Я ведь вам это битый час говорю, а вы не верите. Знаете, тут раньше деревня была? В ней колдуны жили. Их выгнали отсюда, поэтому они и злые на нас. Всех, кто на их земле живет, извести хотят, уничтожить. Поэтому ублюдков этих нечеловеческих сюда и подослали.

– Прекратите! – не выдержала Инна. – По-моему, вам пора.

Зоя не стала возражать. Схватила свою сумку и двинулась к выходу.

– Кстати, день рождения у них на самом-то деле не вчера был, а сегодня, – сказала Зоя, взявшись за дверную ручку. – Четвертого апреля родились мои настоящие дети. Родились и сразу умерли. А на следующий день колдуны с того света надругались над ними, заколдовали мертвые тела, оживили, вселили в них бесов. Пока демоны маленькие, по мелочи пакостят. А когда вырастут, пиши пропало. Всех перебьют, сотрут этот чертов город с лица земли. Бегите отсюда куда подальше. Пока можете.

ТАМАРА. 1999 ГОД. МАЙ

К школе она подходила с тяжелым сердцем. Ночью не спала ни минуты, голова была тяжелая, как чугунный котел. Вдобавок ноги отекли так сильно, что еле-еле удалось втиснуть их в туфли.

Пока шла, навстречу попадались ученики и коллеги. Они здоровались, она отвечала машинально, кивала, почти не видя лиц, не замечая, к кому обращается. Тамара знала, что за глаза ее зовут Тосей. Все думали, она злится на прозвище, но ошибались. Тося – это не обидно, даже ласково, и понятно, откуда взялось. Лучше Тося, чем Жаба, как прозвали учительницу географии то ли из-за бородавок на лице, то ли из-за противного характера.

Похороны завтра, сегодня и завтра траурные, не учебные дни. Но взрослые и дети все равно идут в школу, стекаются к ее крыльцу, не в силах поверить.

В Старых Полянах всегда было неспокойно. Дрались, скандалили, иногда в запале резали друг друга, самоубийц всех возрастов тоже хватало. Всякое было. Но такое – в первый раз. Весь город притих, затаился. Подобные случаи никогда не проходят просто так, они тянут за собой шлейф чего-то темного. Поэтому все не только скорбят, но и невольно ждут, что будет дальше.