— А что за садик? — уже более уверенно я себе позволяла вопросы задавать.

— Частный, в группе наполнение маленькое, и у него сопровождающий есть. Студентка. Толку от студентки, правда, немного.

— Почему?

— Не справляется. Туда.

Последняя фраза относилась к пикапу, припаркованному у края дороги. Недалеко уехал после моего побега, на той же станции и спустился.

— А в чем не справляется?

Мы сели в машину, Свет повозился немного, застегивая ремень безопасности сына. Сам сын возился с обнаруженным на сиденье бесхозным букетом роз. Я искренне понадеялась, что хоть одна розочка да уцелеет. Очень хотелось сохранить на память.

— Во всем. Начиная с того, что он с ней не разговаривает.

— В смысле? — не поняла я. — Совсем?

Свет взглянул на меня ласково, немного устало и одарил сногсшибательной улыбкой.

— Совсем. Он говорить считает нужным только с людьми, которые ему нравятся, а таких наперечет.

— А… — заикнулась я, вспоминая, как мне конфеты односложно предложили при первом же знакомстве.

— Куда едем?

Это был новый вопрос, на который водитель ждал ответ. И кроме меня ответить было некому. Помощь пришла, откуда не ждали — от Артема:

— Домой.

— Только сначала за пиццей заедем. Есть охота, — категорично рассудил водитель.

— Пицца, — подтвердил отпрыск водителя.

Вот оно, главное мужское правило! Война войной, а обед по расписанию. Пофиг мне этот постулат забыть не дал, большое ему кошачье спасибо. Иначе сейчас бы не смогла быстро переключиться с Тёмычевой головы на такую банальную вещь, как еда.

— Пицца, — пожала плечами я и пристегнулась.

Два с половиной часа, что были потрачены на маленькое семейное происшествие, пошли впрок дорожной карте Питера. Теперь мы ехали по городским улицам, а не красиво стояли. Ехали втроем. И что примечательно, мне это нравилось. Конечно, утраченное свидание немного отдавалось печалью, но втроем было то ли интереснее, то ли привычнее, то ли полноценнее. Я и сама толком не поняла свои ощущения.

— А врачи?

Помирать, так с музыкой. Наглеть, так по полной.

Я совершенно нормально приму, если он меня сейчас высадит и вообще больше близко ни к себе, ни к сыну не подпустит. Тёмыч для него — святое. Это я уяснила хорошо.

— А что врачи? Невролог простыню выписывает такую, что волосы дыбом. Причем каждый свою. Пока их было трое, и три разных назначения. Он у меня без печени останется, если все это пить будет. При этом Тём с ними не разговаривает. У дефектолога бумажку какую-то важную порвал, причем нарочно. В саду логопед с ним занимается. Если верить ее словам, то все у них отлично складывается. Я поначалу порадовался, теперь уже нет.

— Нет?

— А результата нет.

Я оглянулась. Тём планомерно отрывал розам лепестки и бросал на пол. Делал он это очень увлеченно, очень сосредоточенно и откровенно наслаждался процессом. Точно, как с салфетками. Юный разрушитель. Я дотянулась и осторожно свистнула из выпотрошенного букета одну уцелевшую розочку.

— Тём! — привлеченный моими телодвижениями, Свет тоже обернулся и узрел безобразие.

Голос был раздосадованный, немного отчаянный, а лицо виноватое — мне понравилось. На букет-то было наплевать, а вот это так непроизвольно теплом по душе прошло, аж дыхание сбилось.

— Да они все равно завянут, — махнула я рукой и с улыбкой перевела взгляд на цветок на своих коленях. — А эту сохраню.

— Зачем? — растерялся Свет.

— А мне первый раз за долгое время подарили то, что я на самом деле люблю.

Что я говорила про правду бессмысленную и беспощадную? Это снова была она.

Мой собеседник засмеялся.

— Могла бы так красиво сказать, что сохранишь, потому что подарок от меня, такого замечательного и бесценного.

— Да? — почти правдоподобное удивление изобразила.

— Нет?

— Чего? — ушла в тупик я.

— Пицца! — радостно крикнул Артем.

— Две! — так же радостно дополнил его папа.

Я застонала и закрыла лицо руками.

— Ну-ну, — успокаивающе погладил меня по спине Свет. — Ты привыкнешь.

Теперь дара речи вообще лишилась.

Привыкну?! В каком смысле привыкну?

Это как-то неосмотрительно долгосрочно прозвучало. Разве нет? Или он просто по ситуации пошутил, а я ищу скрытый смысл там, где его нет? Черт бы побрал женскую склонность замечать все то, что замечать не надо!

— Пиццерия. Пошли выбирать?

Вот так я снова оказалась в «Пандоре», в знакомой квартире, на знакомой кухне. Сидела и завороженно наблюдала, как Артём ест бровями. Нет. Серьезно! Мало того, что он рот открывал так, что туда помещалось полкуска сразу, так он еще и брови при этом вверх поднимал. А потом жевал в том же духе: брови вверх-вниз ходят. В прошлые разы ни с конфетами, ни с печеньем разноцветным так не было. То ли я мелких редко видела, то ли оригинал попался. Умял оригинал куска четыре, не меньше. Запил чаем, руки об скатерть вытер, сказал «спать» и уверенно пошел на выход.

— Я сейчас, — сорвался следом Свет.

При этом он сам еще не поел, на ходу откусил побольше, руки быстро помыл и убежал. У меня нежность в душе шевельнулась. А это уже совсем плохой признак. Это уже «на себя возьму все грехи твои, обретешь покой на моей груди». Это полный провал, Штирлиц!

От переживаний вкус еды совсем потерялся. Сидеть и ждать было выше моих сил, нужно чем-то себя занять, поэтому я сделала первое, что в голову пришло — посуду помыла. Я — женщина, мне простительно в отчаянные моменты быть странной. В итоге тарелка, нож и два несчастных стакана нервы не успокоили, зато нервы хозяина вывели на одну ступень с моими. Он, когда пришел и объял взглядом произошедшее безобразие, такое лицо сделал виноватое, что у меня снова нежность шевельнулась.

«Обретешь покой на моей груди, и святой слезой излечу от ран».

Организм требовал спасения и текилы. Много текилы.

— Спать лег?

Я сидела на краешке стула и кусала нижнюю губу, пытаясь придумать, как себя вести дальше.