– Совершенно верно, – кивает Мейв, отчетливо произнося каждый слог.

– И нельзя предполагать, что к панели администратора «Про Это» имел доступ только Саймон, – продолжает Эли. – Кто угодно мог туда добраться до его смерти и либо просмотреть, либо изменить эти посты.

Я бросаю взгляд на Мейв, но на этот раз она молчит – только смотрит на экран с едва заметной улыбкой.

Весь вечер я не могу перестать думать о словах Эли. Даже когда говорю по телефону с Нейтом, вполглаза глядя «Королевскую битву», которая лучше множества фильмов, нравящихся Нейту. Но передача Мигеля Пауэрса и наша поездка в молл в понедельник – о которой я вспоминаю все время, когда не думаю о том, что меня могут отправить в тюрьму, – совершенно не дают мне сосредоточиться. Слишком много мыслей вертится в голове.

Нейт ведь собирался меня поцеловать? И я этого ждала. Так чего же мы?

Эли наконец произнес это: почему никто не ищет других подозреваемых?

Интересно, мы с Нейтом теперь уже официально во френдзоне?

Мигель Пауэрс из каждого расследования делает сериал, так что дальше будет еще хуже.

Мы с Нейтом – все-таки это был бы ужас. Наверное.

Что это, журнал «Пипл» прислал мне имейл?

– Что происходит в твоем огромном мозгу, Бронвин? – наконец спрашивает Нейт.

Много чего, и, наверное, большую часть ему сообщать не стоит.

– Я хочу поговорить с Эли Кляйнфельтером, – выпаливаю я и, когда он не отвечает, добавляю: – Не о тебе. Вообще. Меня заинтересовали его мысли.

– У тебя уже есть адвокат. Ты думаешь, она не будет против, если ты захочешь услышать другое мнение?

Я знаю, что будет. Она сосредоточена на сокрытии и защите. Никому никогда не говори ничего такого, что можно использовать против тебя.

– Мне не надо, чтобы он меня представлял или что-то в этом роде. Я просто хочу поговорить. Может быть, попробую ему позвонить на следующей неделе.

– Ты никогда не отступаешь от задуманного?

Это явно не комплимент.

– Никогда, – признаюсь я, думая, не убила ли начисто то странное влечение, которое у Нейта когда-то ко мне было.

Он молчит, и мы смотрим, как Шого подстраивает смерть Шуи и Норико.

– Это неплохо, – наконец замечает он. – Но ты все еще у меня в долгу, мы должны вместе досмотреть «Звонок».

Электрические искорки оживляют мой кровоток.

Значит, влечение не умерло. Может, оно еще в реанимации.

– Я помню. Но это интересная организационная задача. Особенно сейчас, когда мы так печально известны.

– Фургоны телевизионщиков уехали.

Я раздумываю над его словами. Уже в сороковой с чем-то раз, быть может, с тех пор, как он впервые меня пригласил. И хотя я не слишком понимаю, что происходит между Нейтом и мной, одно я знаю: поездка к нему домой посреди ночи не станет следующим событием в моей жизни. Но только я начинаю излагать все убедительные причины, вроде того, что шум мотора «Вольво» разбудит моих родителей, как он говорит:

– Я могу за тобой заехать.

Выдохнув, я смотрю в потолок. Не очень я умею ориентироваться в таких ситуациях – быть может, потому, что раньше они возникали только у меня в голове.

– Знаешь, как-то странно ехать к тебе в час ночи, Нейт. Как будто это… не чтобы смотреть кино. И я недостаточно тебя знаю, чтобы… не кино с тобой смотреть.

Боже мой! Вот почему нельзя откладывать свидания до выпускного класса. У меня все лицо горит в ожидании его ответа, и как хорошо, что он меня сейчас не видит.

– Бронвин! – В голосе Нейта нет насмешки, которой я ждала. – Я не пытаюсь с тобой не посмотреть кино. Конечно, если бы тебя это интересовало, я бы не сказал «нет», можешь мне поверить. Но главное, почему я тебя зову ночью, – это потому, что днем мой дом ужасен. Во-первых, ты его можешь увидеть, чего я не рекомендую. Во-вторых, присутствует мой папаша. Я бы предпочел, чтобы ты… ну, сама понимаешь. Чтобы на него не наступила.

Сердце у меня продолжает пропускать удары.

– Мне это все равно.

– А мне нет.

– О’кей. – Я не совсем понимаю правила, по которым Нейт выстраивает свой мир, но раз в жизни решаю не лезть не в свое дело и не высказывать свое мнение о том, что важно, а что нет. – Что-нибудь придумаем.

Суббота, 13 октября, 16.35

Нет подходящего места, чтобы порвать с человеком, но у него в гостиной это хотя бы можно сделать наедине, и тому, кого бросили, нет необходимости куда-то потом идти. Так что эту весть я сообщаю Кили у нее в гостиной. Не из-за разговора с бабулей – разрыв назревал уже давно. Кили великолепна в любом смысле, и смыслов этих много, но просто она не для меня, и я не могу тащить ее через всю эту историю.

Кили хочет объяснений, но у меня их нет.

– Если это из-за следствия, то меня он не волнует! – Она начинает плакать. – Я на твоей стороне, что бы ни случилось.

– Не в этом дело.

Или, в любом случае, не только в этом.

– И я не верю ни одному слову этого мерзкого «Тамблера».

– Знаю, Кили. И я тебе очень за это благодарен, действительно благодарен.

Сегодня утром был еще один пост насчет освещения этой истории в СМИ.

От последнего намека у меня холодеет кровь. Саймон никогда про меня не писал, но намек мне не нравится. И не нравится тяжелое чувство, что должно произойти что-то еще. В ближайшее время.

– Тогда почему? – Кили роняет голову на руки, слезы текут по ее лицу. Она красива, когда плачет: ни красных глаз, ни припухлостей. Она смотрит на меня полными слез темными глазами. – Тебе Ванесса что-то сказала?

– Ванесса? Да что она может сказать?

– Она очень злилась, что я все еще разговариваю с Эдди, и хотела рассказать тебе одну вещь, но тебе это будет все равно, потому что это было до того, как мы начали с тобой встречаться. – Она смотрит на меня, и, видимо, мое равнодушие выводит ее из себя. – А может, и не все равно, ведь должно же тебе быть небезразлично хоть что-то, касающееся меня. Купер, ты ведешь себя как святой в этой ситуации с Джейком, но он хотя бы проявляет эмоции, он не робот. Это нормально – быть ревнивым, если девушка, которую ты любишь, тебе изменила.