Дверь была заперта, и это было хорошим признаком. Кейт не стала стучаться на случай, если отец спит, а стала доставать ключ, висевший у нее на веревочке на шее. Она чувствовала, как за ней наблюдают, и опасалась, что кто-нибудь из этой банды может прыгнугь ей на спину.

— Папа! — позвала она, войдя в прихожую.

Ей никто не ответил, и Кейт взбежала по лестнице в спальню отца. В комнате царил беспорядок: повсюду разбросаны книги и одежда, бумаги, банки из-под пива, скомканные бумажные носовые платки. Простыни на кровати были откинуты — именно так, по его мнению, полагалось «проветривать ее», как он всегда говорил, дверь платяного шкафа открыта. Кажется, больше ни к чему в доме не притрагивались; правда, в холодильнике стояла миска с кашей, наполовину пустая.

Кейт дважды сбегала на кухню, прежде чем увидела конверт, прислоненный к радиоприемнику. В нем было несколько десятифунтовых банкнот и немного мелочи и записка, написанная каракулями, дрожащей рукой.

Моя дорогая Кейт!

Я уезжаю на несколько дней. Я знаю, ты будешь хорошей девочкой и позаботишься о себе. Будет лучше для тебя, если ты не будешь знать, где я. Может быть, ты сможешь переночевать у друзей. Это все деньги, какие у меня есть, но я постараюсь прислать еще.

Дальше шел какой-то замазанный знак, и записка заканчивалась таким образом:

Я так виноват!

Я люблю тебя.

Твой отец.

Кейт смотрела на листок бумаги. Она слышала какой-то свистящий звук у себя в голове.

«Уезжаю на несколько дней».

Куда?

Ее отец никогда не оставлял ее прежде.

Конечно, порой он приходил поздно, так бывало много раз, и она допоздна не ложилась спать, в волнении дожидаясь его. Но он всегда приходил, порой на рассвете, полуодетый, распевая песни, и она укладывала его в постель.

Она снова взглянула на записку, ничего не понимая. И затем бесцельно пробежалась еще раз по дому.

— Папа! Папа! — звала она.

Во всех комнатах было пусто.

Ей стало не по себе, и она вернулась на кухню. Повсюду стояли жирные кастрюли и сковородки — на столе, в раковине. Она как раз собиралась навести порядок в доме. Скомкав записку, она швырнула ее в стенку, пнула стул и резко захлопнула дверцу буфета.

«Друзья? — подумала она со злостью. — Какие еще друзья?»

Она подобрала записку и уселась за стол.

Будет лучше для тебя, если ты не будешь знать, где я.

«Почему? — подумала Кейт. — Почему лучше?» Она уставилась в стену невидящим взглядом. Папа не впервые попадает в беду. Сердце у нее заколотилось, ладони стали потными. Что же ей делать? Она не может допустить, чтобы кто-нибудь узнал, что она осталась здесь одна, — тогда вмешается Социальная служба. А это значит, что она не может начать расспрашивать, не видел ли отца кто-нибудь.

Неожиданно Кейт ощутила дикую ярость. Ей хотелось орать, визжать и громить все в доме. Но нет, лучше она займется уборкой.

Кейт закрыла глаза. Открыв их снова, она потянулась за конвертом и пересчитала деньги. Почти шестьдесят фунтов, у нее есть еще тридцать, которые она заработала, разнося газеты. Она заглянула в холодильник и нашла там бекон, половину батона и открытую бутылку молока. В буфете — крупа и печенье. Только потому, что она делала покупки. Во всяком случае, едой она на первое время обеспечена.

Вообще-то она продержится здесь несколько дней, если только не…

Если только не придут люди, разыскивающие отца.

Кейт отвела волосы от лица. Она не может позволить себе сейчас испугаться. Ей нужно пораскинуть мозгами и выработать план.

С чего же ей начать? Ей хотелось кому-нибудь позвонить — правда, она не знала, кому. Их телефон отключили, а у Кейт, в отличие от всех, кого она знала, не было мобильника. Впрочем, и звонить-то было некому.

Кейт резко поднялась, оттолкнув стул. Ей нужно прогуляться на свежем воздухе. Нужно хорошенько все обдумать и решить, что делать.

Кейт вышла из дому, удостоверившись, что замок защелкнулся, и прошла мимо детей, которые теперь катались на скейтбордах. Интересно, известно ли им что-нибудь? Но она ни за что не спросит. Она пересекла площадь и пошла по узкому проулку. Мелкий дождик не прекращался, но на пустыре по-прежнему играли ребятишки. Сунув руки в карманы, Кейт направилась к магазинам, делая вид, что идет по важному делу.

Дети что-то кричали ей, но она не обращала на них внимания. Она шла, засунув руки в карманы и подбрасывая ногой камешек. Теперь, выйдя на улицу, она немного успокоилась. Правда, в душе у нее было пусто. Отец вернется, подумала она. Он и раньше вот так исчезал, правда, ненадолго, и обычно не оставлял никаких записок. Но она была уверена, что он вернется сегодня ночью, совершенно не ведая о тревоге, которую вызвал.

«Ах, Кейт! — скажет он. — Моя красавица дочь!»

Самое лучшее, что она может сделать, — это попытаться жить обычной жизнью, скрывая ото всех, что он уехал, и продолжать участвовать в кафедральном проекте. Ей ни в коем случае нельзя попасть в отчеты о пропусках занятий.

Быстро темнело, под холодным дождиком промокла одежда. Погруженная в свои мысли, Кейт направилась обратно к площади. Только когда чирикнула птица, она заметила женщину, которая шла по площади ей навстречу. На ее опущенную голову и плечи было накинуто одеяло. Кейт мгновенно узнала в ней женщину из собора, и сердце ее учащенно забилось — она сама не знала, почему. Что здесь делает эта женщина?

Как только она об этом подумала, женщина исчезла. Кейт моргнула, видение исчезло, и площадь стала прежней. Дети со скейтбордами теперь стояли, перестав кататься. Она огляделась, но женщина бесследно растаяла. «Игра света, — подумала Кейт, добравшись до двери своего дома. — Опять игра света».

3 октября 1604 года

Пламя свечи отражалось в темной поверхности камня. Огонь в камне, бесконечно далекий. Этот камень был обсидианом, отшлифованным так, что его черная поверхность сверкала, как зеркало. Камень обладал свойством заставлять близкое казаться далеким, далекое — близким. Он был привезен из Мексики и стоил целое состояние.

Курильница слегка покачивалась на цепях, от нее исходил горьковатый запах камфары, амбры и мирры. У доктора Ди почти закончилась мирра. Она дорогая, и как же ему пополнить запасы в этой Богом забытой дыре? Он уже и так продал свои драгоценности и почти всю посуду.

Доктор Ди глубоко вздохнул. Он не должен позволять себе отвлекаться. Он поправил камень на шелковой скатерти и, стоя перед ним на коленях, начал бормотать заклинания, имевшие отношение к Девятой Печати.

Теперь ему осталось только ждать. Однажды он прождал семь часов, бормоча заклинания на латыни, иврите и енохианском языке, языке ангелов, но так ничего и не произошло. Если бы только ему найти искусного «скрайера», умеющего смотреть в магический кристалл, — такого, кто смог бы увидеть ангелов. Но и эта мысль лишь отвлекала его. Он снова сосредоточился на камне, прикрыв веки, и дыхание его замедлило свой ритм, что было необходимо для вхождения в транс.