Потом был суд. И хотя свидетели из друзей семьи, много лет знавшие Бойковых, в один голос утверждали, что Женя так поступить не могла, это какая-то ошибка, их не послушали. Адвокат давил на состояние аффекта, подзащитная, мол, угнетенная женщина, которая не выдержала издевательств. Но его речь разбилась о коллегию судей, как о каменный утес: Евгению подвела внешность. Будь она хрупкой блондинкой или хотя бы женственной, подействовало бы. Но Бойкова была мужеподобной особой с крупными руками и широкими плечами, и когда дали последнее слово, раскаяния не получилось. Ну, не жалко ей его было! И себя, кстати, тоже. А на вопрос судьи:

– А развестись не пробовали, Евгения Ивановна?

Она ответила:

– Я об этом не подумала.

Это все и решило.

Ей дали пятнадцать лет колонии строгого режима. И жизнь ее на зоне сложилась. Через какое-то время Евгения Бойкова уже была там в авторитете, статья у нее была серьезная, характер тоже, физической силы не занимать. Она настолько там прижилась, что другой жизни для себя и не представляла. Отмечались также ее лесбийские наклонности. Мол, приближала к себе самых хорошеньких из заключенных, делая своими любовницами.

Пока она сидела, родственники мужа суетились насчет квартиры. Времена были смутные, беззаконные, им удалось сначала там прописаться, годика через два «потерять» Евгению, будто бы ее и не было никогда, а потом и вовсе продать однушку. Ее перепродали еще раз, и еще...

Родители же от дочери-уголовницы отказались, у Жени была младшая сестра, умница и красавица, ей и досталась вся их любовь и, соответственно, все имущество. Пока Женя сидела, сестра родила сына и дочку, о чем и написала на зону. А в конце была просьба: никогда не звонить и не приходить. Ради детей. В общем, возвращаться Евгении Бойковой было некуда. Той жизни, что наступила, она не знала. Родственники приезжали один раз: просили подписать бумаги. Она не подписала, но и без этого обошлись.

Евгения отсидела от звонка до звонка, как было указано в запросе. Апелляцию не подавала, о досрочном освобождении за примерное поведение тоже не просила. Вышла она на свободу три года назад, а через год Алина Вальман развелась со своим олигархом и сама стала состоятельной независимой женщиной. А Евгения Бойкова под именем Гены у нее в доме прижилась.

Прочитав все это, он крепко задумался. Чувства были противоречивые. С одной стороны, Бойков, ее муж, был, конечно, сволочь. И дали ей много. Но условный срок за убийство с особой жестокостью? Это немыслимо. Да, за такое надо судить.

Видать, такова была судьба Жени Бойковой. Многие женщины так же несчастливы в браке, как она, но единицы решают свою проблему ударом ножа. Что ни говори, страшная женщина!

И, по словам Копейко, эта женщина боялась Алины Вальман! Есть о чем подумать!

Его взгляд упал на оставленный Павлом Андреевичем листок. Невольно поморщился, но, пересилив себя, потянулся к телефону. Как он и ожидал, трубку в квартире Боброва никто не брал. Не брали ее и через час, и через два. Значит, звонить бесполезно. Визит Сергею Петровичу он решил нанести ближе к вечеру. Больше шансов застать его дома.

* * *

Применять к задержанным физическую силу Андрею Котяеву приходилось не раз, это была его работа, но ни разу не приходилось вышибать долги. Все было обставлено предельно деликатно, но факт оставался фактом: его наняли. За деньги. Раньше этим занимались бандиты, но все они теперь были при деле, и на такие мелочи не разменивались. Существовал еще суд и институт судебных приставов, но это был долгий, нудный процесс, путешествие по той самой федеральной трассе, где повсюду стояли кордоны, и езда была вроде бы по правилам, но сильно выматывала.

Проще было отстегнуть процент и решить проблему в обход закона. Тем более, что Бобров тоже его нарушил. Он был преступник, и обманул такого же преступника, с той только разницей, что Бобров уже сидел и сядет вновь, а Павел Андреевич не сидел и вряд ли сядет. Если только борцы с коррупцией от слов перейдут, наконец, к делу. Но рубить все равно будут те головы, что выше всех, шуму больше, а кто пониже да пригнулся, уцелеет.

А еще была бабулька в платочке, повязанном по-крестьянски, которая всю жизнь трудилась, собирала копеечку к копеечке, хотела крышу залатать, да фундамент укрепить, а теперь из-за Боброва жить ей в холодной избе и собирать в плошки льющуюся с потолка воду. Что такое труд на земле, Котяев знал не понаслышке, Капустина очень уж была похожа на бабушку-покойницу, такая же сухонькая, подвижная, с натруженными руками, верхние фаланги пальцев словно приплюснутые, а суставы распухшие. Эти руки так и стояли у него перед глазами. Когда хоронили бабушку, Котяев был еще мальчишкой, и было ему не так страшно, как интересно. Она лежала в гробу, и взгляд его все время упирался в эти руки. Они казались чрезмерно большими, словно приставленными от другого тела, и он все хотел их потрогать.

Когда вслед за матерью подошел прощаться, не удержался. И чуть не заорал во весь голос. Ему показалось, что скрюченные пальцы шевельнулись в ответ на его пожатие. Он еще долго дрожал от страха, уткнувшись в мамину юбку, и боялся поднять глаза.

Все это он вспомнил теперь, пока топтался у подъезда, в котором жил Бобров. Надо было подняться на третий этаж и позвонить в квартиру. Прежде чем сделать это, он выкурил две сигареты и хотел было выкурить третью, но пересилил себя. Боброва, скорее всего, нет дома. Собрал с «клиентов» деньги и подался на юг, кутить, пока в городе Сочи не только темные, но и теплые ночи.

Можно походить сюда денька три, а после отзвониться Лехе: Бобров, мол, исчез вместе с деньгами. Не объявлять же его в федеральный розыск? Павел Андреевич не обеднеет, малоэтажное строительство в Подмосковье развивается.

А как же Капустина? Сашок сам сказал: найти и навалять. Ну нет на них иных методов воздействия, на этих гадов! Законы выучили, как же! Все дыры в них знают и пользуются!

Он засунул сигареты в карман и решительно вошел в подъезд.

Поднявшись на третий этаж, надавил на кнопку электрического звонка. Как и ожидалось, за дверью было тихо. Позвонил еще раз и еще. Тишина. Можно уходить. Для верности он еще раз надавил на кнопку и держал на ней палец, пока тот не онемел. После чего развернулся и тут вдруг услышал за дверью шаги.

– Кто?

Голос был хриплый, то ли спросонья, то ли с перепоя.

– Соседи. Ты кран в ванной не закрыл, – сказал он первое, что пришло в голову.

– Какой еще кран? – раздалось из-за двери.

– А ты открой и узнаешь.

Бобров точно был с перепоя, потому что дверь приоткрылась. Котяев тут же поставил ногу, чтобы не дать ей захлопнуться вновь и сказал:

– Спокойно, милиция.

Хозяин оторопел. Надо сказать, что внешность Сергея Петровича внушала доверие, потому люди так охотно и расставались с деньгами. Этакий Есенин, сельский парень небольшого росточка со светлыми кудрями и распахнутыми голубыми глазами. Сейчас, правда, эти глаза были мутные, а белки все в красных прожилках. От Боброва разило перегаром. Андрей разозлился. Празднуем, значит.