Такая концепция сексуальности противостоит как поведению сомерсетских крестьян XVII века, относительно свободных и аморальных, так и призывам к наслаждению без границ, которое провозглашали аристократы, подобные барону де Бло и Мишелю Милло — возможному автору «Школы девушек». Традиции сексуального поведения не исчезают сразу, в Лондоне и Париже они порождают своего рода эротические субкультуры. Первая традиция создает тип сексуального поведения, статистически весьма распространенный и характерный для мелкого городского люда. Горожане-бедняки, только что приехавшие из деревни, занимаются любовью со случайными подругами и очень быстро. Вторая традиция поведения создает менее распространенный тип разгульного аристократа (the rake — так называют его в Лондоне), презирающего человеческие и божеские установления. Моралисты постоянно осуждают его, но общество снисходительно относится к его выходкам, даже к самым экстравагантным. И тот и другой тип пренебрегают правилами. У менее обеспеченных речь идет о сексуальной «расточительности», позволяющей как-то мириться с тяготами жизни. Знать проповедует принцип широкой жизни, противопоставленной экономии среднего сословия. На поле, где действуют столь многочисленные и противоречивые силы, разворачиваются разные стратегии поведения. Ничто не мешает представителям одной социальной группы заимствовать что-то из привычек другой. Так, например, знаменитая французская кухня, утонченное наслаждение высшей аристократии со времен Людовика XIV, возбуждает чувства и у обеспеченных простолюдинов.

Для того чтобы определить, какие изменения произошли в эротическом поведении в XVIII веке, необходимо вначале сказать о расцвете порнографической литературы. Она возникла около 1650 года и стала быстро развиваться. Ее отпечаток лежит на всем веке философов, она не исчезла во Франции даже во время революции. Поначалу она несла в себе вызов государству и церкви вообще, но постепенно сфокусировалась на противостоянии слишком сдержанной или слишком возвышенной сексуальности. Наступила эпоха, когда взаимоотношения между телом и душой кардинально переосмысляются, понятие «я» приобретает все большее значение, а те явления, что существовали на периферии общества, продвигаются все ближе к его центру. По обе стороны Ла-Манша намечается революция плотского желания. Она происходит мягко, но затрагивает основы общественного сознания, юридические и религиозные оковы ослабевают и на смену им приходит более личностная концепция нравственной экономии. Возникают новые взаимоотношения между двумя полами как двумя половинами рода человеческого, и к ним присоединяется порой третий — его выделение приводит постепенно к созданию гомосексуальных гетто. Новые запреты обращены внутрь сознания, они отвращают мужчину-самца от содомии даже в активной роли, они отвращают его и от мастурбации, которая представляет особый объект для репрессивного подавления. Устанавливается практика двойного стандарта для мужчин, которая помимо прочего усиливает давление на женщину; ее подчиненное положение оправдывается теперь и божественным, и «естественным» законом: «природная» слабость женщины диктует необходимость вступать в брак и становиться матерью. Иной путь у прóклятой части женского пола, к которой принадлежат проститутки и свободные девушки, и их образ приобретает все более и более устойчивые черты. Такая адаптация старой патерналистской модели к новым требованиям времени принимается далеко не всеми. Сексуальность постепенно превращается в опознавательный знак принадлежности к тому или иному социальному слою, объясняет Бернард де Мандевиль в «Сказке о пчелах» (1714). Новая система, корни которой уходят в представление о правилах вежливости, приспособлена в основном, хотя и не исключительно, к жизни преуспевающих горожан. Вокруг нее группируются и другие модели сексуального поведения. Народ не желает безоговорочно принимать принципы, которые не сочетаются с его традициями или не удовлетворяют его потребностям, и порой нужны дополнительные меры, чтобы ввести поведение простого люда в установленные рамки. Люди утонченные, аристократы и придворные, предаются излишествам и делают это настолько вызывающе как во Франции, так и в Англии, что век философов воспринимается теперь и как век порнографии и эротики. Самое серьезное стремление к переменам выказывают те, кто хочет достичь гармонического равновесия в страстях, кто ищет «средний путь», который должен привести к счастью. Их усилия никак не мешают многочисленным современникам гнаться за наслаждениями, и тогда выдвигается принцип самоконтроля в удовольствии. Этот принцип развивается в одном русле с «цивилизацией нравов»[209], но путь его развития похож на извилистую линию, никогда не идущую прямо вверх: добродетели не удается надолго и безоговорочно победить порок…

Мы уже говорили о том, что порнографическая литература появилась в XVII веке и стремительно приобрела популярность. Она отличалась от галантных или игривых рассказов прошлых веков. Одним из самых важных отличий было то, что в порнографической литературе отрицались установленные правила и авторитеты: Эрос рвался на волю из пут конформизма[210]. Заряд, что несла в себе порнографическая литература, стал особенно разрушительным после выхода в 1683 году книги «Венера в монастыре, или Монахиня в женской сорочке. Забавные разговоры… записанные аббатом Дюпра». Удар был направлен непосредственно на церковь, и это произошло за два года до отзыва Нантского эдикта со всеми вытекающими отсюда последствиями, на вершине славы Короля-Солнца. Произведение приписывают иногда Жану Баррену, а иногда — Франсуа Шавиньи де ла Бретоньеру; оно построено в виде диалогов двух монашек, девятнадцати и шестнадцати лет. Они встречаются в монастыре, обмениваются приветственными поцелуями, говорят о том, что надо быть осторожными и соблюдать видимость приличий и, вместе с тем, «надо позволить себе что-то такое, чтобы насытить плотские аппетиты и снизойти к слабостям духа». Для этого по наущению старшей — сестры Анжелики — к ним (в первую очередь к младшей — сестре Агнессе) приходят аббат, монах-фельян и капуцин. В произведении нет непристойных описаний, хотя сестры и говорят на темы эротики. Они обсуждают «Школу девушек» и находят ее недостойной внимания. Еще сильнее они порицают «Сотадическую сатиру» Никола Шорье, так как, по их мнению, «мы должны предаваться лишь тем наслаждениям, что остаются в рамках естественных законов и благоразумия»[211]. Литература против приличий

Порнографическая литература восстает против приличий, но поначалу она остается в рамках благопристойности и не описывает извращения (поэтому и подвергается осуждению книга Шорье — единственного, кто решился вторгнуться именно в эту область). Авторы прибегают к порнографическим сюжетам, чтобы заявить о нестандартности собственного мышления, высказать чуть ли не еретические суждения, близкие к вольнодумству духовных либертенов. Они защищают естественные науки и философию природы в противовес установленным авторитетам. В 1650–1690-е годы вырабатывается стиль и тематика порнографической литературы, причем распространяются они одновременно и в тех же социальных кругах, что и новый научный стиль. Это большие города, где социальная структура находится в стадии перемен, где существование человека становится все более независимым, а его поведение и мысли приобретают все более индивидуальный характер, где возникает необходимость определить место собственного тела в пространстве и таким образом осознать себя[212]. Свою роль сыграло и ослабление представлений о грехе, связанное как с развитием городов, так и естественных наук. Можно предположить, что в Англии популярность порнографической литературы связана с реакцией на пуританизм времен Кромвеля, однако это не совсем так. Волна порнографии пришла из Франции еще до Реставрации, в 1650-е годы, и не ослабевала целое столетие. «Венера в монастыре» была переведена на английский язык в 1683 году, в тот самый год, когда вышла в Кельне. В 1724 и 1725 годах появились новые переводы, что подстегнуло власти Британии к тому, чтобы принять постановления против непристойной литературы. По всей Европе, а особенно в Амстердаме, Париже и Лондоне, распространяются новые убеждения, согласно которым природа и чувства человека важнее, чем запретительные законы общества, основанного на лицемерии и внешней благопристойности[213]. Парадоксальным образом ужесточение нравственной, религиозной и политической цензуры, а также ярко выраженное стремление к сексуальному подавлению во многом способствовали рождению порнографической литературы[214]. Она возникает тогда, когда становится очевидным расхождение между теоретическими принципами и реальностью, ее питает постоянное балансирование между правилами приличия и их нарушением, она обретает значительный статус в культуре.